Одинокий путник
Шрифт:
Баня, в которой одновременно мылись двадцать человек, холодная и не очень чистая, вывела Лешека из себя – размазывая грязь по телу, он думал, что можно не лениться: заготавливать больше дров и приносить больше воды, рядом лес и река! Они с колдуном за три летних дня справлялись с дровами на всю зиму. Как Лешек любил эти дни! Колдун неизменно кланялся дереву, которое собирался спилить, просил у него прощения и благодарил. Лешек сначала не понимал, зачем это нужно, но колдун прижал его руку к коре и сказал:
– Все живое хочет жить. Лес дает нам дерево, чтобы мы могли жить, поля кормят хлебом нас и наш скот – чтобы мы могли жить. И не стоит забывать об этом. Эта береза умрет, чтобы
И Лешек тоже кланялся деревьям, ему было жалко их пилить, потому что они живые, но колдун говорил, что брать у природы надо столько, сколько требуется, не больше, но и не меньше, иначе жизнь людей потеряет смысл.
Монахи не кланялись деревьям.
Подвиги подвигами, а Лешек ждал наступления лета, чтобы уйти. Он стал нервным, постоянно огрызался, и время как назло тянулось медленно – каждый серенький день казался ему бесконечным. И самыми бесконечными были службы – скучные, помпезные и бессмысленные. Лешек уставал от неподвижного выстаивания в духоте, на глазах у братии, когда нельзя шевельнуться, чтобы никто этого не заметил, нельзя изменить выражение лица, изо всех сил сохраняя на нем восторг и благоговение, иначе...
Лешек не тяготился пением, но внутри у него все переворачивалось, когда он думал, кому он поет хвалу. И слова, произносимые им, вызывали у него отвращение: к церкви, к Паисию и к самому себе. Когда же священник затягивал бесконечное «Господи, помилуй», а хор подхватывал его слова, Лешек с трудом удерживал на лице благочестивое выражение, не зная, смеяться ему или плакать.
В детстве он не задумывался о сложных канонах церковного пения, просто повторял мелодии, которые выбирал для него Паисий, теперь же ученый Лытка просвещал его, и Лешек понял, что Паисий на самом деле очень опытный и талантливый наставник хора. Он не только знал все, что положено знать экклесиарху, он действительно «слышал музыку», он умел разложить мелодию на разные голоса, чего не делали в Ладоге – Лешек обратил на это внимание, когда колдун возил его к доместику. Недаром в Пустынь издалека приезжали знатные паломники – то, к чему Лешек привык с детства и воспринимал как должное, для многих было откровением.
Ближе к Рождеству снова ударили морозы, и сырость сменилась заиндевевшими стенами спальни – холод пробирал до костей, а Лешек так и не успел к нему привыкнуть. Он не боялся мороза, но одно дело – нырнуть из жаркой парной в темную прорубь, или искупаться в снегу, выбравшись из-под теплого одеяла, чтобы спустя несколько минут прижаться спиной к горячей печке, или в лютую стужу идти через лес, насвистывая что-нибудь веселое, и снимать шапку, чтоб не вспотеть. И совсем другое – стучать зубами под одеялом, а потом, дрожа и ежась, умываться холодной водой, и бегом бежать до церкви, и там стоять, ощущая, как от неподвижности стынут ноги и леденеют руки.
Лытка, воспринимающий холод как очередной способ умертвить плоть, жалел Лешека, отчего становилось еще противней – ему казалось, что холод стал его существом, что руки и ноги навсегда останутся синими и холодными, и сердце до конца жизни будет биться медленно, как у сонной рептилии промозглой осенью.
За неделю до Рождества, направляясь из церкви в трапезную, на обед, Лешек случайно увидел двух расшалившихся приютских мальчишек, посланных за водой к колодцу. Он и сам не понял, почему остановился – нехорошее ли предчувствие было тому причиной, или воспоминания приютского детства заставили его задуматься и загрустить. Поначалу мальчишки баловались безобидно, толкая друг друга в спины, и размахивая пустыми ведрами, надеясь попасть друг другу по плечу, но постепенно их озорство
Мимо прошел молодой иеромонах и строго посмотрел на шалунов, но не остановился и не сделал им замечания. Лешек уже хотел пойти дальше, тем более что Лытка ждал его и проявлял нетерпение, да и холодно было. Младший из мальчиков ловил ведро, а старший поднимал его за перекладину журавля, отрывая ноги от земли и поджимая их под себя. Впрочем, несмотря на малый рост, ловкости ему было не занимать – он нарочно старался отодвинуть ведро от младшего, дразня того недомерком. Младший тянулся за ведром, поднимаясь на носочки, и, в конце концов, ухватил его обеими руками, но старший дернул перекладину в сторону, надеясь вырвать веревку у него из рук. Ноги мальчишки оторвались от земли, он всей тяжестью повис на веревке, и Лешек, чуя беду, кинулся к нему на выручку, но не успел: перекладина журавля подняла старшего в воздух, руки его разжались, и младший, ничем не удерживаемый, с криком ухнул в колодец вслед за ведром.
Впрочем, крик его через секунду смолк, и Лешек успел увидеть, как над ним сомкнулась темная ледяная вода. Молодой иеромонах, и Лытка, и еще несколько человек тут же окружили колодец со всех сторон.
– За ведро, может, схватился? – с надеждой шепнул кто-то, заглядывая вниз.
– Не, не видно.
Высокий сильный послушник нагнул перекладину «журавля», но ведро поднялось над водой свободно – мальчик, наверняка, выпустил веревку из рук от испуга. Лешек путался в завязках плаща – скорей всего, ребенку перехватило дыхание от холода, и он камнем пошел на дно. Интересно, насколько колодец глубок? Он так и не смог развязать узла, и рванул плащ с шеи: ткань треснула с шумом, и Лытка оглянулся:
– Лешек, Лешек, ты что?
– Ничего, – рыкнул тот и скинул на снег узкий неудобный подрясник, оставшись в одних штанах: мороз вгрызался в кожу, и без того покрытую мурашками, и от холода захватило дыхание.
– Не смей, Лешек! Не смей! – Лытка схватил его за руку, – ты утонешь!
Лешек вырвался и хотел снять неудобные, огромные лапти, но подумал, что время слишком дорого.
– Дурак, пропадешь! – Лытке на выручку пришел молодой иеромонах, хватая Лешека за другую руку.
– Я не утону, – спокойно ответил Лешек. Вода теплее воздуха, ничего страшного не случится, вот вылезать будет по-настоящему холодно. Он вырвал руку и перемахнул через сруб колодца, оскользаясь на обледеневших бревнах.
– Лешек! – крикнул Лытка ему вслед, и черная масляная вода накрыла его с головой.
Колодец оказался глубоким, Лешеку пришлось дважды выныривать на поверхность. Легкие отказывались втягивать воздух, Лешек хватал его ртом и буквально проталкивал в себя. Только на третий раз шарящая по дну рука нащупала развевающуюся одежду – Лешек ухватил мальчика за пояс и потащил наверх.
Воздух в колоде был теплей, чем на дворе – чтоб вода не замерзала, его накрывали тяжелой широкой крышкой. Света и так не хватало, а над срубом со всех сторон склонились темные фигуры людей, высматривающих, что происходит внизу. Лешек поднял голову ребенка над водой, но тот не дышал – от холода и от испуга такое случается. Лешек взял его рукой за шею, и почувствовал, как под пальцами робко бьется тонкая жилка. Он хлопнул мальчишку по щеке, но это не помогло, тогда Лешек раскрыл ему рот двум пальцами и с силой вдохнул в него воздух. Ребенок закашлялся и широко раскрыл блестящие в полутьме глаза.