Одинокий путник
Шрифт:
Лешек добрался до Лусского торга на рассвете и повернул к постоялому двору, где когда-то они останавливались вместе с колдуном по дороге к Невзору. Это было единственное знакомое ему место, и по-хорошему стоило сначала осмотреться, но он только окинул взглядом село и, не увидев на дороге черных клобуков, ускорил бег коня. Ветер стих, небо прояснилось, день обещал быть морозным.
У коновязи стояло много лошадей, и Лешек поначалу испугался: не монахи ли посетили постоялый двор. Но, судя по седельным сумкам, этих людей он никогда раньше не видел.
Нет, это были не монахи, - за большим столом расселись хорошо одетые воины, с опрятно постриженными бородами, в сапогах и с собольими шапками, разбросанными по столу. Лица их оставались мрачными и серыми, каждый сидел, уткнувшись в свою миску, и над столами разносился только глухой стук ложек, поэтому на скрип двери оглянулись все разом. Лешек смешался и хотел захлопнуть дверь, но, подумав, перешагнул через порог. Если Дамиан договорился с людьми князя, Лешек не успеет уйти, а напротив - бегством только возбудит подозрения. А так… Может, его и не узнают?
Хозяин, стоявший у печки, силился рассмотреть, кто его новый посетитель. Тусклый свет узких слюдяных окон не разгонял полумрака, и хозяин, взяв со стола свечу, подошел вплотную к замершему на пороге Лешеку и поднес свет к его лицу.
Это был тот самый человек, который два года назад принимал их с колдуном на ночлег, только стал он еще более грузным, а мешки под глазами совсем обвисли и потемнели. Он сощурился, поднял свечку повыше, и вдруг лицо его осветилось радостным удивлением, глаза сверкнули и он широко улыбнулся:
– Поющий ангел?
– робко спросил он.
– Ты ли это?
Лешек кивнул. Он не ожидал, что хозяин узнает, и на него сразу нахлынули воспоминания: о поездке к Невзору, о колдуне, о том, как внуки хозяина разинув рты слушали его пение…
– Мои внуки до сих пор помнят твои песни… - сказал хозяин, и в его глазах блеснули слезы.
– Проходи, садись.
– У меня нет денег, - выговорил Лешек, проглатывая ком в горле.
– Какие деньги! Что ты говоришь! Разве что… Если ты сможешь спеть…
Лешек улыбнулся растроганно:
– Конечно. Только… я очень замерз и устал.
Воины с любопытством смотрели на эту встречу, мрачность сменилась любопытством: не иначе, Дамиан договорился с ними.
– А это не тот, кого мы ждем?
– спросил старший, сидевший во главе стола.
– Что ты!
– всплеснул руками хозяин.
– Это не вор, это поющий ангел! Вы увидите! Подождите немного, ему надо согреться и поесть, и вы увидите!
Воины переглянулись и кивнули друг другу - знакомый хозяина, да еще и поющий ангел явно был не тем, кто им нужен.
Хозяин усадил Лешека спиной к печке и принес горячей жирной каши. В тепле немного успокоилась ломота от ушибов, зато загорелись рваные раны от укусов собак - хорошо, что в полумраке никто не разглядел его окровавленных коленей и рук. После сытной еды сразу потянуло в сон, и Лешек с трудом поднимал отяжелевшие веки - конечно, если бы он уснул, ничего страшного не произошло бы, но он обещал хозяину спеть и не хотел его разочаровать. Лешек отдал пустую миску
Перед ним сидели воины, и Лешек в конце концов остановился на песне о том, как князь Олег победил Царьград - когда-то его поразила книга об этом. Впрочем, тут же в голову пришли и другие песни о воинских победах: о битве на Дивьем озере, о Злом городе и его княгине, которая предпочла смерть плену.
Он пел и видел, как загораются их глаза, как руки тянутся к поясам, нащупывая рукояти мечей, как распрямляются спины - что ж, значит, он угадал и когда сочинял эти песни, и когда выбрал их теперь. Хозяин снова успел собрать своих внуков, только вместо маленьких детишек на Лешека смотрели повзрослевшие парни и девушки.
Его просили петь еще и еще, и когда героических песен больше не осталось, Лешек запел о любви, а потом и вовсе перестал выбирать песни и не задумывался о том, ходят ли эти люди в церковь и носят ли они кресты. Низкое солнце висело на юге, а он все пел - ему так давно не доводилось петь в полный голос, и чувствовать, что ему внемлют, и ловить людское волнение, впитывать его в себя и возвращать сторицей обратно, чтобы снова ловить, и снова возвращать…
Дверь распахнули широко и уверенно, вокруг нее закружился морозный пар, и солнечный свет ударил Лешеку в лицо, освещая его с головы до ног. Он пел последние слова песни о купальной ночи, о том, как на рассвете радужно играет солнце, и открывшаяся дверь стала достойным ее завершением. Лешек прикрылся от света ладонью, чтобы рассмотреть вошедших: на пороге замерли от удивления двое монахов, в одном из которых он без труда узнал брата Авду.
Песня, хоть и смолкла, все еще держала его парящим над землей, и все вокруг тоже восхищенно молчали и даже не оглянулись на вошедших монахов. Брат Авда посторонился - лицо его оставалось равнодушным - и указал толпившимся сзади него дружникам на Лешека:
– Взять его.
Монахи не слышали песни, поэтому не замедлили исполнить приказ и по одному, нагибаясь, пошли внутрь, как вдруг воины князя медленно, с достоинством поднялись с мест и преградили им дорогу. Лешек растерявшись попятился назад, к стене, и хозяин, взяв его за руку, притянул к себе в угол, словно защищая.
Брат Авда, заметив задержку, шагнул в избу сам, захлопнул дверь и подслеповато осмотрелся: после яркого зимнего дня полумрак казался непроглядным.
– В чем дело, Путята? Или князь не сказал тебе, кого мы ловим?
– Авда прищурился и откинул голову назад, сверху вниз глядя на старшего из воинов, вышедшего вперед.
– Сказал. Он сказал, что ловить надо злодея и вора, но я покуда не видел здесь воров и злодеев, - Путята презрительно ухмыльнулся.
– Разве ты не знаешь, во что он был одет? Тебе не сообщили его приметы?