Одинокий. Злой. Мой

Новикова Татьяна О.

Платон тоскливо отмахнулся от галлюцинации — только побочного эффекта ритуала сейчас не хватало. Будет ещё отвлекать. В следующий раз нужно ещё усилить защиту разума.

— Замечательно, — ответил Дит звенящим тоном. — Тогда покажи мне эти записи.

— В каком смысле?

— Я приеду, и ты продемонстрируешь мне записи, написанные отцовским почерком, — проскрежетал брат, сделав особое ударение на слове «отцовским». — Или нет. У тебя же есть доступ к электронной почте. Вот, замечательно. Вышли мне скан одного из листов. Прямо сейчас. Я

должен убедиться, что ты действительно прочитал про цирк у отца.

— Почта просматривается арбитрами.

— И что? Я прошу у тебя материалы, которые нужны мне для работы. До этого ты спокойно высылал мне информацию. Что изменилось теперь?

— Кажется, ты не всё предусмотрел, — усмехнулся Серп, так и мельтешащий у окна. — Как же так, сынок?

— Заткнись, — шикнул Платон в сторону галлюцинации. — Дитрих, это смешно. Откуда, по-твоему, я мог узнать про представление? Во сне увидел? Птичка на ухо нашептала?

— Платон, это не смешно, — выплюнул брат. — Если бы с Таей что-то случилось, если бы хоть волос упал с её головы, я бы разломал барьер и придушил тебя лично. Ты переходишь границы дозволенного своими просьбами и поступками. Или ты сейчас же присылаешь мне записи по цирку, или я прошу арбитров изменить условия твоего наказания на менее вольные. Жду письмо.

Он сбросил вызов, и Платон обессиленно выругался. Записи ему не подделать, даже и пытаться не стоит. У отца слишком уж уникальный почерк, истинно семейный. Платону он, к сожалению, не передался.

Как же поступить?

— Что, будешь сдавать карты? — Серп скрестил руки на груди, тряхнул длинной шевелюрой. — Признаешься, что никаких записей не было? «Упс, мне показалось», — передразнил седовласый мужчина.

— А что остается? — Платон саданул по стене кулаком. — У тебя есть идеи?

Морской пейзаж, висящий на уровне головы, покачнулся и едва не рухнул на пол.

— Но-но, антикварная вещь, восемнадцатый век. Не повреди, дурень, — скривился Серп. — Да прекрати ты метаться. Смотреть тошно.

— Пошел вон.

— Какие мы бескультурные. А как же проявить толику уважения к родному отцу?

— Ты — галлюцинация, — напомнил Платон, правда, уже сомневаясь, кого именно он пытался убедить.

— Я, может, и галлюцинация, но я спасу твою задницу. Иди в библиотеку.

— Зачем?

— Иди, я тебе сказал! — совсем уж разъярился Серп.

Платон уныло последовал выполнять указание. Не то чтобы он верил образу отца — но было интересно, что тот может предложить. Благо библиотека располагалась в соседней же комнате.

— Подойди к этому стеллажу. — Серп нетерпеливо ткнул пальцем. — Поочередно выдвини на сантиметр третью книгу, четвертую и седьмую. Ну же! Не тормози. Дитрих ждет твоего письма. Видишь выемку? Доставай блокнот. Где-то там есть записи про цирк Альбеску.

Платон с удивлением полистал страницы. Это был… дневник отца? По крайней мере, навскидку он определил его именно так. Нет ни магических формул, ни ритуалов или опытов (может, и есть, страницы

исписаны почти все), но ближе к началу действительно имеется заметка про необычный бродячий цирк, где выступает нечисть со всего света. Платон зацепился за знакомое название, не вчитываясь пока в детали.

— Откуда ты… — Он ошарашенно уставился на отца.

Захотелось его потрогать, чтобы убедиться — это всё ещё плод его фантазии. Он не может быть реальным. Но откуда галлюцинации знать тайные нычки Серпа? Это невозможно.

Разве что…

— Ты что, реальный? — Платон сам ужаснулся своему предположению.

— Ты спятил, сынок? — возмутился Серп. — Реальный я по вашей милости сейчас гнию заживо в тюрьме. Какой же ты все-таки бестолковый. Ты же сам видел в детстве, как я прячу сюда записи. Забыл, что ли?

Платон неуверенно сощурился.

— И как в тот цирк мы ходили с тобой и Златом, ты, видимо, тоже запамятовал? А ещё говорят, будто я плохой отец. Платон, морду попроще сделай. Я не настоящий, не надейся, — отчеканил он и в доказательство своих слов попытался коснуться плеча сына.

Рука прошла насквозь, словно обдуло порывом холодного ветра. Не самое приятное ощущение.

— Ну, есть ещё сомнения? — спросил Серп с огорчением. — Думаешь, меня отпускают из «Теневерса» к тебе в гости? Нужен ты мне больно.

— Но как…

Платон всё ещё пытался найти логическое объяснение увиденному. В цирк они, может, и ходили (надо позвонить Злату и узнать наверняка, тот должен вспомнить), но про блокнот он точно не знал. Не мог.

— Ты помнишь всё сам, на подкорке-то отложилось. Помнишь, как прятался под шторой, — кивнул Серп, — и наблюдал за мной? Просто ты слишком бестолковый, тебя вечно приходится направлять. Вспомнил? То-то же.

Он ухмыльнулся совсем уж горько.

Платон действительно начал вспоминать. Себя маленького, прячущегося в библиотеке. Кажется, пришел сюда за какой-то книжкой по магии. Звук шагов отца заставил его скользнуть под тяжелую занавеску. Серп рассердился бы, узнав, что сын без спросу берет его вещи. Платон вспомнил, как трясся и видел отца, стоящего у этого самого стеллажа. Его пальцы, берущие одну книгу за другой. Едва слышимый щелчок тайника.

Кажется, этот блокнот он тоже помнил… отец писал в нем что-то вечерами…

Просто Платон был слишком маленький, чтобы запомнить всё в деталях. Обрывки всплывали только сейчас, да и то размытые, нечеткие.

Он бегло прочитал заметку — ничего такого, что могло бы ещё сильнее разъярить Дита: просто про цирк, Альбеску и прислуживающую ему нечисть, — отсканировал и отправил брату.

С галлюцинацией он разберется позже. Пока важнее убедить в своей невиновности Дитриха.

Тот перезвонил почти сразу же.

— Прости, я погорячился.

— Да ладно, я понимаю твои опасения, сам бы поступил точно так же. — Платон хмыкнул. — Но, как видишь, у меня в планах не было пожертвовать тобой или Таей. Теперь мы можем поговорить?