Одиссея последнего романтика

Григорьев Аполлон Александрович

V

Дитя, дитя! Не смейся надо мной, На плечи не спускай небрежно черный локон, Не улыбайся мне улыбкою живой, Когда, смятенья полн, поникнув головой, С надеждой робкою брожу я мимо окон. Дитя! Не знаешь ты, что страшною ценой Я покупаю счастья миг единый, Что лучшею души и жизни половиной Я заплатил за взгляд единый твой, Звездою тихою горя над миром шумным. Свое сияние ты льешь на всех равно — А я?.. я веровал, что счастье быть бездумным От взгляда твоего мне одному дана.

VI

Прости, прости! Ни вздохом, ни слезой Не вспомнишь ты страну, тебе чужую, Душой давно, быть

может, в край иной Стремилась ты. О чем же я тоскую, Чего мне жаль? Сиянья ли очей — Сиянья звезд блестящих и холодных, Мечтаний ли, бессонных ли ночей, На ветер брошенных порывов благородных? Вот есть о чем жалеть! Прощайте, добрый путь! Что нужды вам, что в сердце чьем-нибудь Вы лучшие сгубили упованья, Что чья-нибудь больна чахоткой грудь, Что вам вослед несется вздох страданья? Блаженны вы. Вам не о чем вздохнуть… Прощайте же, прощайте — добрый путь!

VII

Прочь, демон, прочь! Недаром были Даны мне слезы и мечты, Что небеса мне возвратили, Того отнять не можешь ты. Исчезло дивное виденье, Но им душа еще полна. Прочь, демон, прочь! Во мне Она, А надо мною — Провиденье.

<Начало 1850-х гг.>

Послание к друзьям моим А. О., Е. Э. и Т. Ф. ^{172}

В давно прошедшие века, «во время оно» Спасенье (traditur [45] ) сходило от Сиона… И сам я молод был и верил в благодать, Но наконец устал и веровать, и ждать, И если жду теперь от господа спасенья, Так разве в виде лишь огромного именья, И то, чтоб мог иметь и право я, и власть Хандрить и пьянствовать, избрать благую часть. Теперь, друзья мои, и рад бы я, конечно, Хандрить и пьянствовать, пожалуй, даже вечно, Да бедность не велит… Как века сын прямой, С самолюбивою родился я душой. Мне в высшей степени бывает неприятно, Когда меня хандра случайно посетит, Услышать про себя: «Хандрит? Ну да! Хандрит!» Он «домотался», вероятно. Известно, отчего хандрит наш брат бедняк, Известно, пьянствуя, он заливает горе, Известно, пьяным всем нам по колено море. Но я б хотел хандрить не так, Хандрить прилично, благородно, И равнодушно, и свободно… Хандрить и пьянствовать! Ужель Одну ты видишь в жизни цель, Мне возразишь печально, строго Ты ci-devant [46] социалист И беспощадный атеист, А ныне весь ушедший в бога, ^{173} Ф<илиппов> мой, кого на памяти моей Во Ржеве развратил премудрый поп Матвей. ^{174} Хандрить и пьянствовать! Предвижу уреканья Я даже от тебя, души моей кумир, Полу <нрзб>полу-Шекспир, Распутства с гением слепое сочетанье. ^{175} Хандрить и пьянствовать! Я знаю наперед, Что мне по Бенеке ^{176} опровергать начнет Евгений Э<дельсон> печальное ученье И сам для вящего напьется наставленья…

45

как передают (лат.).

46

в недавнем прошлом (фр.).

Начало 1850-х годов

Подражания

1. Песня в пустыне ^{177}

Пускай не нам почить от дел В день вожделенного покоя — Еговы ^{178} меч

нам дан в удел, Предуготованным для боя. И бой, кровавый, смертный бой Не утомит сынов избранья; Во брани падших ждет покой В святом краю обетованья. Мы по пескам пустым идем, Палимы знойными лучами, Но указующим столпом Егова сам идет пред нами. ^{179} Егова с нами — он живет, И крепче каменной твердыни, Несокрушим его оплот В сердцах носителей святыни. Мы ту святыню пронесли Из края рабства и плененья — Мы с нею долгий путь прошли В смиренном чаяньи спасенья. И в бой, кровавый, смертный бой Вступить с врагами мы готовы: Святыню мы несем с собой — И поднимаем меч Еговы.

2. Проклятие ^{180}

Да будет проклят тот, кто сам Чужим поклонится богам И — раб греха — послужит им, Кумирам бренным и земным, Кто осквернит Еговы храм Служеньем идолам своим, Или войдет, подобный псам, С нечистым помыслом одним… Господь отмщений, предков бог, Ревнив, и яростен, и строг. Да будет проклят тот вдвойне, Кто с равнодушием узрит Чужих богов в родной стране И за Егову не отмстит, Не препояшется мечом На Велиаровых ^{181} Иль укоснит изгнать бичом Из храма торжников и псов. ^{182} Господь отмщений, предков бог, Ревнив, и яростен, и строг. Да будет трижды проклят тот, Да будет проклят в род и в род, Кто слезы лить о псах готов, Жалеть о гибели сынов: Ему не свят святой Сион, Не дорог Саваофа храм, Не знает, малодушный, он, Что нет в святыни части псам, Что Адонаи, предков бог, Ревнив, и яростен, и строг.

1852

Искусство и правда. ^{183}

Элегия-ода-сатира

О, как мне хочется смутить веселье их

И дерзко бросить им в лицо железный стих,

Облитый горечью и злостью!

Лермонтов

1

Была пора: театра зала То замирала, то стонала, И незнакомый мне сосед Сжимал мне судорожно руку, И сам я жал ему в ответ, В душе испытывая муку, Которой и названья нет. Толпа, как зверь голодный, выла, То проклинала, то любила… Всесильно властвовал над ней Могучий, грозный чародей. ^{184} Я помню бледный лик Гамлета, Тот лик, измученный тоской, С печатью тайны роковой, Тяжелой думы без ответа. Я помню, как пред мертвецом С окаменившимся лицом, С бессмысленным и страшным взглядом, Насквозь проникнут смертным хладом, Стоял немой он… и потом Разлился всем душевным ядом, И слышал я, как он язвил, В тоске большой и безотрадной, Своей иронией нещадной Всё, что когда-то он любил… А он любил, я верю свято, Офелию побольше брата! Ему мы верили; одним С ним жили чувством, дети века, И было нам за человека, За человека страшно с ним! ^{185}