Одиссея последнего романтика

Григорьев Аполлон Александрович

Донская

Да — клеветы.

Ставунин

(спокойно)

Здесь нет клевет.

Минута молчания. Донская опускает глаза.

Ставунин

(так же спокойно)

Да — я таков… я даже не скрываю Презренья ко всему, ко всем… Идти с собой Я никого не принуждаю… Но с вами б я хотел идти рука с рукой.

Донская

Со мной?

Ставунин

Да,

с вами, только с вами… Вы миру чужды, как и я, Вы надо всем смеетесь сами… И вы давно — сестра моя… За вас одних я не боюсь страданий, И вам одним готов я целый ад Мук без конца, без упований Желать бестрепетно, как брат… Вам чужд такой язык, как чужды эти речи… Но вспомните одно — я вами жил одной, Всю жизнь я жаждал этой встречи, Чтоб всё безумие любви моей больной Вам высказать хоть раз, бестрепетно и прямо, Я к смерти близок был, но жить хотел упрямо. И жив, вы видите…

Донская

Молчите… Смерти час Еще не близок… Между нами Есть жизнь и люди… Так вы сами Сказали мне в последний раз, Когда надолго мы прощались с вами… Страдала ль я, любила ль я… Вам не узнать…

(Хочет идти.)

Ставунин

(останавливается)

Я это знаю… Моя любовь — сестра моя…

Донская

(вырывая свою руку)

Есть час один, я повторяю, Когда собою буду я.

Идет. Ее встречают гости, которые идут в гостиную.

Мертвилов

(иронически)

А мы искали вас.

Донская

(равнодушно)

Вы, верно, извините Мое отсутствие.

(Подавая руку Ставунину, который берет безмолвно шляпу и раскланивается.)

Monsieur Ставунин, вы спешите? Увидимся.

Эме

(выходя из кабинета с Донским, тихо)

Mais quelle horreur! О cieux! [89]

Ставунин уходит. Все в каком-то неподвижном изумлении смотрят на Донскую.

89

Но какой ужас! О небеса! (фр.).

Действие третье

Картина первая

Комната Ставунина, у письменного стола кресла; Ставунин лежит в них и дремлет, из отворенной двери слышны звуки рояля и голос Веры. Вечер.

Голос Веры

Когда без движенья И без речей, В безумстве забвенья, С твоих очей Очей не сводя, я Перед тобой Томлюсь и сгораю, О милый мой… И долгие ночи Без слов и сна Очами я в очи Погружена… О, знай — я читаю В очах твоих, И верь — я страдаю, Читая в них… Ты скрытен глубоко, О милый мой, Но

светлое око Предатель твой… И пусть я страдаю Тоской твоей, Но я понимаю Язык очей…

Голос Веры становится все тише и тише.

Ставунин

(просыпаясь)

Проклятый сон… так душно! Вера, Вера!

Вера

(входя тихо)

Тебя я разбудила?

Ставунии

Нет, давно Пора уж встать.

Вера

(подавая ему письмо)

Письмо.

Ставунин

По почте?

Вера

От курьера, По городской…

Ставунин

Подай сюда, — окно Нельзя ли отворить?

Вера

Зимою?

Ставунин

Забылся я…

(Пробегая письмо и бросая его на стол.)

Мне душно.

Вера

(садясь на табурет, почти у ног его)

Что с тобою?

Ставунин

Так.

Вера

Болен ты?..

Ставунин

(играя ее волосами)

Нет, нет… на память мне Пришли теперь ребяческие годы…

(Как бы говоря с самим собою.)

Одну тоску я помню в старине… Всё так же душно было мне, И всё хотелося свободы, И всё сжимало что-то грудь, И всё просило что-то воли… И что-то сжатое свободнее вздохнуть Хотело… Боже мой… широкой, светлой доли Молил я жадно… жил во мне недуг Неизлечимый вечно — а вокруг Всё было пусто так и душно… Тогда я подходил к замерзшему окну Взглянуть на звезды… Звезды равнодушно Сияли мне… И что-то в вышину Просилось — здесь ему казалось скучно… Над этим сам смеялся я потом… Но что же делать? Жил я долго сном, Не жизнию… и верил долго вздору, И вздор один сменил на вздор другой, Такой же странный… И другую пору Я помню: стал мне гадок шум людской… Среди людей, как и с самим собою, Мне стало душно… был я одинок Средь их толпы, меня с рожденья рок Наполнил глупою тоскою… И в жизни также жил я сном, И также пусто было всё кругом… В сравненьи с этим сном так вяло, бледно, Так злом и горем бедно… К звездам я не стремлюся… но не мог Владеть я тем, что грудь мою давило… Во мне по-прежнему неведомая сила Искала расширенья… На Восток Помчался я искать успокоенья,— Надежда тщетная… но верю, близок срок, Когда и я дождуся примиренья…