Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского
Шрифт:
— Почтенная супруга Одиссея, — возразил Одиссей, — я зарекся укрываться одеялами и шкурами, когда снежные вершины Крита скрылись в кильватере моей долговесельной галеры. Я скоротаю эту ночь, как многие другие бессонные ночи. Не раз мне доводилось лежать на жестких лежанках, ожидая прихода Зари. И омовение ног меня не прельщает. Я бы не хотел, чтобы твои фрейлины касались меня, разве что пожилая, надежная женщина, которая пережила столько же невзгод, что и я. Ее бы я не стыдился.
— Дорогой странник, — сказала Пенелопа, — много великих людей из дальних стран мы принимали во дворце, но ни один не сравнится с тобой по глубине понимания и благодарного
Услышав слова королевы, старая служанка укрыла лицо руками и разрыдалась, оплакивая Одиссея:
— Увы, дитя мое, я ничем не могу тебе услужить. И впрямь, Зевес ненавидел тебя больше всех смертных, несмотря на твою набожность. Ты посвящал Громовержцу жирные куски окороков и приносил отборные жертвы, моля о счастливой старости рядом со своим великолепным сыном. Но тебе не было дано вернуться домой. Может, мой хозяин Одиссей просил приюта во дворце на чужбине, и женщины потешались над ним, как эти сучки издевались над тобой, странник? Стыдясь их оскорблений и насмешек, ты не захотел, чтобы они касались тебя. Я готова исполнить приказ мудрой Пенелопы и послужить тебе. Ради нее я омою твои ноги, но и ради тебя тоже, потому что ты вызвал мое сострадание и трепет. Почему трепет? Здесь бывало много утомленных странствиями путников, но никто, как ты, не напоминал мне Одиссея и видом, и голосом, и формой ног.
— Матушка, — сказал находчивый Одиссей, — все, кто видели нас обоих, говорили, что мы удивительно схожи, как ты точно заметила.
Старуха взяла блестящий таз, в котором она мыла ноги гостей, и наполнила холодной водой, прежде чем добавить горячей. Одиссей сидел у очага, но он быстро повернулся и оказался в тени: он испугался, что она заметит рубец на ноге и раскроет его секрет. Эвриклея подошла к своему хозяину, открыла его ноги, и сразу узнала шрам от клыка дикого вепря. Одиссей был ранен в юности, на горе Парнас, когда он гостил у своего деда Автолика.
Благородный Автолик, отец Антиклеи, умел лучше всех на свете воровать и обманно клясться[83]. Этому искусству его обучил бог Гермес, которому он приносил в жертву козлят и агнцев. Однажды Автолик посетил Итаку и узнал, что его дочь только что родила сына. Эвриклея положила сына на колени деда, когда тот завершил ужин, и сказала: «Автолик, дай имя сыну твоей дочери, его долго вымаливали». Автолик ответил: «Зять и дочь, назовите его так, как я скажу. За долгие годы жизни я разгневал многих мужчин и женщин, пусть же он носит имя "Одиссей", что значит: сын гнева[84]. Когда он подрастет, пошлите ко мне, на Парнас, погостить. Я щедро одарю его, и он вернется домой довольным».
Так и произошло. Юный Одиссей приехал за обещанными дарами, и Автолик с сыновьями приняли его щедро и гостеприимно, а его бабушка Амфитея обняла его и поцеловала в лицо и глаза. Автолик велел своим сыновьям позаботиться об обеде. Они поспешно пригнали пятилетнего бычка, ободрали его, разделали и разрубили на маленькие куски на шашлык. Мясо они нанизали на вертела, положили на уголья, подали на стол. До заката все пировали и ели до отвала. Когда солнце село и опустился мрак, они улеглись и приняли дар сна.
Когда проснулась Заря Розовые Пальчики,
В густой, заросшей чаще, куда не проникал влажный ветер, не попадали лучи солнца, и дождь не просачивался, а земля была усеяна опавшими листьями, устроил себе логово огромный дикий вепрь. До него докатился гром погони. Когда вепрь услыхал топот людей и псов, он вышел из логова, ощетинившись и пылая красными глазами, и бросился на охотников. Одиссей бежал первым. Он бросился вперед, и занес копье в могучей руке, чтобы поразить кабана. Но вепрь оказался быстрее, и пропорол его ногу сбоку. Клык вошел в ляжку выше колена, глубоко, но не до кости. Удар Одиссея также достиг цели. Копье вошло под правую лопатку кабана и вышло из брюха. Вепрь упал в прах, хрюкнул, и жизнь его покинула. Сыны Автолика ободрали кабана, а затем мастерски перевязали рану отважного богоравного Одиссея. Заклинаниями они остановили поток черной крови, и быстро вернулись домой, под кров своего отца.
Автолик и его сыновья излечили Одиссея, одарили многими дарами, очаровавшими очаровательного гостя, и возвратили в установленный срок на родную Итаку. Отец и мать приветствовали сына, расспросили о его приключениях, и в особенности о ране. Одиссей рассказал им о блестящем клыке вепря, пропоровшем его ногу, когда он охотился на Парнасе вместе с сынами Автолика.
Эвриклея коснулась шрама[85] и сразу узнала его. Она резко выпустила ногу Одиссея, и та ударила по зазвеневшему тазу. Таз перевернулся, и вода пролилась на пол. В сердце Эвриклеи боролись радость и смятение, глаза наполнили слезы, и горло перехватило от волнения. Она коснулась бороды Одиссея и прошептала:
— Мой мальчик, Одиссей, это ты! А я и не догадалась, пока не коснулась тела моего короля!
Она обратилась к Пенелопе, чтобы возвестить ей о возвращении любимого супруга. Но Пенелопа не заметила ее взгляда и не поняла, что хочет сказать старая няня, потому что Афина отвлекла ее внимание. Одиссей быстро схватил правой рукой старуху за глотку так, что она не могла и пикнуть, а левой прижал к себе и прошептал:
— Ты что, хочешь моей смерти, няня? Ведь ты вскормила меня! Да, я вернулся домой после двадцати лет горя и забот. Раз уж, по божьей воле, ты узнала меня, молчи и никому ни слова. Иначе, поверь, — а ты знаешь, что со мной шутки плохи, — если небеса дадут мне победу над кавалерами, я тебя не пощажу, не посмотрю, что ты моя старая няня, а разделаюсь заодно с прочими служанками.
— Мой мальчик, — возразила мудрая Эвриклея, — какие ужасные вещи ты говоришь! Ты ведь знаешь, что мой дух несокрушим и упрям. Я тверда как камень или железо. И запомни, если тебе удастся сокрушить заносчивых кавалеров, спроси меня, и я скажу, какие женщины опозорили твой дом, а какие невинны.
— Это ни к чему, — ответил находчивый Одиссей. — Я и сам могу решить, кто виновен. Занимайся своими делами, а судьбу оставь богам.
Укрощенная, старая няня принесла еще воды и домыла ноги хозяина. Умытый и умащенный елеем, Одиссей подтащил скамейку поближе к огню, тщательно скрывая шрам под лохмотьями.