Одна беременность на двоих
Шрифт:
— Их мужья на три дня в году отпускали в храм Деметры, богини плодородия, — продолжала Аманда, которая, если бы когда-то решила стать лектором, то явно бы не слышала звонка с урока. — Развалины показали, что у них были в храме пиршественные залы с каменными скамьями на манер мужских. Только мужчинам позволялось есть полулежа, а женщины ели отдельно на кухне, сидя за столом на стульях, а тут раз они вели себя как мужчины, то явно не ограничивались вином…
— Ну это всё гипотезы, — буркнула я. — Можно всё за уши притянуть, а лучше бы
— Ну так по дороге в Салинас и купим.
— Куда? — я даже выронила вафлю, которую подцепила из тостера.
— Мы ведь к отцу твоему едем, — сказала Аманда, прошлёпав голыми ногами на кухню, чтобы вытащить вторую вафлю.
— Да я думала, что это просто шутка…
Нет, ну я серьёзно не собиралась ехать к отцу, ведь делать там абсолютно нечего. На улице, конечно, светит солнце, но всё равно ноги в песок на пляже не позарываешь, а морозить ноги в океане Аманде сейчас совсем не желательно, а я и не полезу, такое только в детстве можно делать.
— Почему шутка? Ну что ж это такое! Он троих детей вырастил, а никто даже не заглянет к нему в праздник. К тому же, я тут вычитала про одного английского художника, который стал своеобразным родоначальником нового направления — портретов животных, ведь до этого собачки лишь тёрлись у ног хозяев, а он писал их парадные портреты — на природе, в интерьере, на мягкой подушке… Я вот и подумала написать портрет собаки твоего отца в манере этого англичанина.
— Ты уже рисовала собаку, — промычала я, засовывая в рот вафлю.
— Тремя мазками, — буркнула Аманда с набитым ртом, — а сейчас я хочу написать её парадный портрет как… Черт, забыла его имя, сэр, сэр, сэр… Лэндсир. Знаешь, как он назвал одну из своих картин? «Достойный член человеческого сообщества», но я, честно, на месте ньюфаундлендов, которые были его излюбленным сюжетом, не спасала бы людей, которые потом их в приюты сдают…
— Послушай, — я наконец-то проглотила вафлю, хотя она и встала у меня поперек горла, — ты можешь хоть иногда не изворачивать факты, чтобы лишний раз найти повод позлиться?
— Я злюсь? — Аманда взглянула на меня с искренним удивлением. — Нет, я просто трезво смотрю на жизнь. По-твоему, лучше плакать? Нет, если уж нет сил на любовь, лучше ненавидеть.
— Ненависть разрушает, — сказала я, отливая себе из кофейника кофе, который успела заварить, пока жевала вафлю. — У твоих греков есть классификация ненависти?
Аманда промолчала и вырвала у меня из рук кофейник.
— Вот видишь, — сказала я даже как-то победно. — А для любви у них вон там сколько всего выдумано, четыре любви, да?
— Послушай, — Аманда с такой силой задвинула кофейник обратно в кофеварку, что я подумала, что стекло непременно треснет. — Вот какого чёрта ты со мной возишься? Это такое христианское отношение, когда любят всяких убогоньких, чтобы показать свою силу духа? Какого чёрта тебе сдалась я с моим ребёнком? Это уже даже не Агапэ называется, а просто издевательство
Она пригубила кофе и, скривив рот так, словно хлебнула огненного соуса Табаско, быстро подошла к раковине, отодвинув меня бедром, и вылила содержимое чашки. Я решила промолчать, потому что кофе был нормальный, даже не без кофеина, поэтому я стала спокойно пить его.
— Слушай, он же пахнет гарью? Пережаренные зерна, что ли, были… Знаешь, у нас и ковёр воняет жутко, надо бы почистить, только хозяева, вряд ли, согласятся…
— Давай возьмём на прокат моющий пылесос и почистим, вот проблема-то, — сказала я быстро, допивая залпом кофе, надеясь избежать ответа на вопрос, который перебил мой жуткий кофе. Голыми ногами я ощущала холод плитки и стала перебирать пальцами, словно это помогло бы согреться.
— Чёрт, ну пахнет же гарью!
Я принюхалась и поняла, что Аманда права. У нас на плите ничего не было, поэтому явно не мы были виновниками запаха.
— Кто-то кастрюльку забыл, что ли?
Но ответить я не успела, потому что уши заложило от воя пожарных сирен.
— Ну вот…
Аманда быстро направилась к шкафу и натянула на себя джинсы с футболкой, а я продолжила стоять в пижаме на кухне, пока к нам в дверь не забарабанили слишком сильно для вежливых соседей. Я стояла в трёх шагах от двери, поэтому без вопроса распахнула её, чтобы упереться в грудь высокого пожарного, сияющего начищенной каской. До того, как он что-то сказал, я успела краем глаза увидеть другого, который стучался к нашим соседям, и заодно лёгкую дымовую завесу в коридоре. Наверное, мне он тоже что-то сказал, но услышала его лишь Аманда, которая схватила меня за руку и потащила по коридору в противоположную сторону, а я даже не успела сказать ей, что я босиком и в пижаме.
— Ну представь, что ты в школе, и у вас пижамный день, — усмехнулась Аманда, будто вновь прочитала мои мысли, когда мы уже вышли во двор к столпившимся на дорожках и газонах жильцам. — Если бы было землетрясение, ты тоже бы тапочки искала?
Ну что я могла ей ответить? То что я квашня и в отличие от неё, не успела одеться? Ну так оно и было. На гостевой парковке стояло три пожарных машины и две полицейские. Машины парамедиков не было, что не могло не радовать. Жильцы нашего дома тихо переговаривались, но никто ничего толком не знал.
— Огня не видно, значит всё нормально, — сказал кто-то.
Аманда лишь хмыкнула и потащила меня к соседнему зданию, в котором находился подземный гараж с нашим парковочным местом. Оказалось, что она даже успела схватить со столешницы ключи и сумку. Облокотившись на машину, я подняла ногу и посмотрела на свою ступню, чтобы вынуть маленький камешек, застрявший между пальцами. Аманда тем временем открыла багажник, и так как вчера мы только взяли домой две спортивные сумки, тот огромный мешок, в который Аманда запихнула собранную для меня одежду, остался лежать в машине.