Одна дамочка с пистолетом
Шрифт:
Это был не Рамирез. Это был Джо Морелли. Одной рукой он сгреб занавеску, а другую сжал в кулак. На лбу осталась отметина, куда заехала бутыль с шампунем. Он был в ярости, и я совсем не была уверена, что моя принадлежность к женскому полу удержит его от возможности расквасить мне нос. Прекрасно. Я жаждала крови. Кем себя этот мужлан воображает, пугая меня до полусмерти и к тому же портя мою занавеску?
– Какого черта ты вытворяешь?
– орала я.
– Ты что, не слышал, что существуют чертовы дверные звонки? Как ты сюда вошел?
– Ты оставила окно в спальне открытым.
–
– Жалюзи не в счет.
– Если повредил жалюзи, надеюсь, ты за них заплатишь. А как насчет занавески в душе? Душевые занавески не растут на деревьях, знаешь ли.
Я понизила голос, но его высота еще была далека от нормальной. По правде сказать, я не имела понятия, что несла. Мой разум несся по бездорожью ярости и паники. Я была в бешенстве, что он вторгся в мое уединение, и пребывала в панике от того, что предстала перед ним голой.
При удачных обстоятельствах нагота - вещь благоприятная: принимать ванну, быть с любимым в постели, или, скажем, родиться на свет… Предстать же обнаженной и мокрой, как курица, перед Джо Морелли – это был худший из кошмаров.
Я выключила воду и сгребла полотенце, но Морелли шлепнул меня по руке и швырнул полотенце на пол позади себя.
– Отдай мне полотенце, - потребовала я.
– Нет, пока мы кое-что не исправим.
Еще ребенком, Морелли был неуправляем. Я пришла к заключению, что, повзрослев, Морелли стал контролировать себя еще хуже. Итальянский темперамент светился в его глазах, но силу демонстрируемой ярости было трудно рассчитать. Он был одет в промокшую от дождя черную футболку и джинсы. Когда он повернулся к вешалке для полотенца, на глаза мне попался пистолет, засунутый сзади в джинсы.
Нетрудно было вообразить Морелли убийцей, но в душе я была согласна с Рейнжером и Эдди Газаррой, нельзя представить этого выросшего Морелли вспыльчивым дурнем.
Он уперся руками в бедра. Его влажные волосы завивались надо лбом и за ушами. Рот был твердо сжат и не улыбался.
– Где крышка распределителя?
Когда сомневаешься, лучше нападай первой.
– Если ты сейчас же не выйдешь из моей ванны, я начну кричать.
– Два часа ночи, Стефани. Все твои соседи давно храпят с ушными затычками в своих постелях. Кричи. Никто тебя не услышит.
Я стояла на своем и злилась на него. Это была моя лучшая попытка сопротивления. И черт меня возьми, если я собираюсь показать свою уязвимость и растерянность к вящему его удовлетворению.
– Спрашиваю еще раз, - повторил он.
– Где мой распределитель?
– Не имею понятия, о чем ты говоришь.
– Послушай, Кексик, я разнесу это место на кусочки, если понадобится.
– Крышки распределителя у меня нет. Она не здесь. И я не твой кексик.
– Почему я?
– спросил он.
– Чем я это заслужил?
Я подняла бровь.
Морелли вздохнул.
– Ну, да, - признал он.
– Знаю.
Он взял мою сумку со столика, перевернул ее и вывалил содержимое на пол. Выудил из кучи наручники и сделал шаг вперед.
– Дай руку.
– Извращенец.
– Как хочешь.
Он раскрыл наручники и защелкнул их на моем правом
Я отдернула правую руку назад и стукнула его, но трудно маневрировать в душевой кабинке. Он блокировал мой удар и замкнул оставшийся стальной браслет вокруг стержня для занавески. Я задохнулась и застыла, не в силах осмыслить, что только что случилось.
Морелли отступил на шаг и посмотрел на меня, медленно пройдясь по мне взглядом с головы до ног.
– Не хочешь сказать мне, где крышка?
Утратив браваду, я безмолвствовала. Все, что я могла, это чувствовать страх и смущение, окрасившие румянцем мои щеки и сжимающие горло.
– Прекрасно, - решил Морелли.
– Продолжай молчать. Можешь висеть тут вечно, мне плевать.
Он тщательно обыскал все ящики, опустошил мусорную корзину и заглянул под крышку сливного бачка. Затем выскочил из ванны, не удостоив меня прощального взгляда. Я могла слышать его методические профессиональные передвижения по квартире, как он обследует каждый квадратный дюйм. Клацало столовое серебро, грохотали ящики, хлопали дверцы шкафов. Периодически наступали мгновения тишины, сопровождаемые невнятным бормотанием.
Я повисла всем весом на стержне, надеясь погнуть его, но он был сделан на совесть и выдержал натиск.
Наконец Морелли появился в дверях ванной.
– Ну?
– резко бросила я.
– Что теперь?
Он лениво прислонился к косяку.
– Вернулся еще раз глянуть.
Усмешка показалась в уголках его губ, когда глаза его задержались на моей груди.
– Замерзла?
Когда я освобожусь, то буду преследовать его как собака. Меня не заботило, виновен он или нет. И не важно, если это займет весь остаток моей жизни. Я собиралась достать Морелли.
– Иди в ад.
Ухмылка стала шире.
– Тебе повезло, что, я - джентльмен. Другие бы в такой ситуации воспользовались преимуществом, что ты женщина.
– Ах, оставь.
Он оторвался от косяка.
– С удовольствием.
– Постой! Ты ведь не уходишь, нет?
– Боюсь, что так.
– А что будет со мной? А наручники?
Он с минуту колебался. Затем вышел в кухню и вернулся с портативным телефоном.
– Я собираюсь замкнуть входную дверь, поэтому убедись, что у того, кому будешь звонить, есть ключ.
– Ни у кого нет ключа!
– Уверен, ты придумаешь что-нибудь, - отозвался Морелли.
– Позвони в полицию. В пожарную. Вызови чертов спецназ.
– Я голая!
Он улыбнулся, подмигнул и вышел за дверь.
Я услышала, как хлопнула дверь квартиры, и щелкнул замок. Ответа я не ждала, но все же испытала порыв позвать Морелли в качестве проверки. Я подождала несколько мгновений, задержав дыхание и прислушиваясь к тишине. Кажется, Морелли ушел. Я стискивала пальцами телефон. Только Бог поможет компании, если они нарушили обещание возобновить мою связь. Я вскарабкалась по косяку душевой кабины, чтобы подтянуться на высоту своей прикрепленной руки. Бережно вытянула антенну, нажала на кнопку и приложила ухо к телефонной трубке. Гудок пел громко и отчетливо. Меня охватило такое облегчение, что чуть не заплакала.