Одна маленькая ошибка
Шрифт:
– Можете прикурить машину от моего аккумулятора, – предлагает мужчина.
Джек медлит, коротко оглядываясь на «лендровер» – не надумаю ли я позвать на помощь? Принимать предложение незнакомца ему не хочется, но выбора нет.
– Да, спасибо, было бы здорово.
У меня внутри все сжимается. Может, получится крикнуть этому человеку, чтобы он вызвал полицию и быстрее бежал обратно в машину? Тогда он сумеет спастись. Но у меня не будет времени объяснить, зачем вызвать полицию, рассказать, кто я вообще такая, и предупредить, что у Джека в кармане нож. Я же крикну,
– Дедушка, – раздается тонкий мелодичный голосок. Я поворачиваюсь и вижу маленькую девочку, выглядывающую из машины с айпадом в руках. Ей лет семь или восемь, не больше; темные волосы собраны в пышный высокий хвостик. – Пароль введи, пожалуйста!
– Погоди секундочку, Сара, – откликается мужчина.
Я представляю себе, как Джек перерезает горло дедушке на глазах у замершей от ужаса внучки. А потом бросается к машине, оценивающе глядя на малышку, как на ту олениху, рывком открывает дверцу, выволакивает девочку и вонзает нож в худосочную шейку. Во рту становится горько; кажется, меня вот-вот стошнит. Нет, нельзя подвергать ребенка опасности. И этого добродушного мужичка тоже.
А тот тем временем возвращается за руль и подводит машину поближе к нашей. Я закрываю глаза и слушаю, как они с Джеком болтают, подключая провода аккумулятора; оказывается, мужчину зовут Гарри и они с внучкой едут поесть пиццы. Джек, как всегда, само обаяние, хотя в голосе чувствуется холодок. Впрочем, если не знать Джека, эту холодность и не разглядишь. А Гарри, если что и заподозрил, ничем этого не выдал.
Кто-то стучит по стеклу, и я вздрагиваю. Это та маленькая девочка, Сара, на ней розовый пуховичок и наушники.
– Здравствуйте, – говорит она.
– Здравствуйте, – ошарашенно откликаюсь я.
– Сара, отойди оттуда, – велит дед.
– Я просто поздоровалась с тетей.
Гарри подходит к машине и, взяв девочку за руку, тянет ее прочь, но затем оборачивается:
– У вас все в порядке, мисс?
Я напрягаюсь и кошусь на зеркало заднего вида – Джек тихонько приближается к водителю сзади.
– Да, – отвечаю я, мысленно радуясь, что голос не дрожит.
– Она беременна, – сообщает Джек. – Так что я велел ей посидеть в тепле.
– У вас будет ребенок? – спрашивает девочка.
Я киваю, потому что слова застревают в горле. Как же хорошо, что большую часть моего лица закрывают очки, ведь иначе мое отчаяние было бы слишком хорошо заметно.
– Моя мамуля тоже ждет ребенка! – с гордостью объявляет Сара.
Гарри усмехается.
– Пойдем, егоза.
Они разворачиваются и шагают мимо Джека, который провожает их внимательным взглядом. Девочка, обернувшись на ходу, машет мне ручкой. Помахать в ответ я не могу, так что улыбаюсь как можно лучезарнее.
Пока они садятся в машину, у меня внутри ворочается ледяной ком. Я ведь еще могу позвать на помощь. Все еще могу. Но я молчу. А потом они уезжают, посигналив нам на прощание.
Джек, улыбаясь во все тридцать два зуба, возвращается в машину. Та заводится с пол-оборота.
– Ты блестяще выдержала испытание, Фрей, –
Глава сорок седьмая
Сто пятьдесят девятый день после исчезновения
Элоди Фрей
Я ожидала, что за попытку побега Джек, как обычно, накажет меня: отберет телевизор, запрет в ванной, привяжет к кровати… Но он ничего такого не сделал. Заполнил мини-холодильник продуктами и заявил, что скоро вернется. С тех пор прошло пять дней, и сейчас я сижу на полу, скрестив ноги, и наблюдаю, как в микроволновке медленно вертятся под тусклой лампочкой покупные макароны с сыром.
В душе у меня поселилась новая ненависть. Не та, что накатывает и отпускает, а та, что гложет постоянно, не умолкая ни на секунду, грызет изнутри, как кровожадный паразит. Я ненавижу не только Джека, но и себя саму. Ненавижу за то, что позволила ему настроить меня против моей же семьи, сыграть на ошибочной уверенности, будто Аду любят больше, чем меня. Ненавижу за то, что поддалась его манипуляциям и поехала в «Глицинию», сознательно оказавшись в таком положении, какое любой другой женщине в кошмарном сне не приснится. Ненавижу за то, что переспала с Джеком. И за то, что так и не смогла сбежать, хотя возможности были.
Я ненавижу себя за то, что направила на Джека ружье и попыталась пристрелить. Вот уж и впрямь – не узнаешь предел собственных возможностей, пока не подойдешь к нему вплотную. Я вспоминаю, как мы по вечерам сидели с Кэти, Айви и Оливией в нашем студенческом домике, пропахшем плесенью и быстрорастворимой лапшой, и, отложив в сторону ноутбуки и курсовые, убивали время игрой в «или-или»:
«Что ты выберешь: оглохнуть или ослепнуть?»
«Что ты выберешь: сгореть или утонуть?»
«Что ты выберешь: всегда только шептать или только кричать?»
«Что ты выберешь: пристрелить лучшего друга, чтобы сбежать из плена, или остаться в заточении навеки?»
Если бы мне задали этот последний вопрос там, в уютном студенческом домике, где дверь свободно открывается и закрывается, а прогулка по магазинам – это повседневная реальность, а не роскошь, доступная лишь по большим праздникам, я бы, конечно, выбрала второй вариант. И выбирала бы его всякий раз. Но как узнать, что ты выберешь на самом деле, если не оказаться в ситуации, когда подобный вопрос перестает быть риторическим?
Шельма громко мяукает, бодая меня в колено, и начинает мурлыкать еще до того, как я успеваю до нее дотронуться. Я чешу питомицу под челюстью и чувствую, как любовь к этой кошке проступает сквозь ледяную корку моей ненависти. В углу комнаты стоит кошачий лоток, и у меня как раз кончается гранулированный наполнитель. Когда Джек уезжает надолго, он, слава богу, оставляет герметичные пакеты, чтобы было куда пересыпать использованный. А потом выбрасывает их, когда возвращается. Шельма мается: ей тяжко сидеть в подвале дольше недели без возможности выйти. Мне перед ней стыдно, и я каждый день старательно балую ее лакомствами.