Одна на две жизни
Шрифт:
Агния всхлипнула от жалости к себе и попыталась успокоиться. Нельзя плакать. Благородные дамы не плачут. По крайней мере, на людях. По крайней мере, вот так, из-за пустяка… Но ничего себе пустяк! Ее обидел мужчина! Обидел ни за что! Ну подумаешь, сказала что-то не то. Так ведь не в лицо герцогине Ольторн! А если — тут стало страшно, так страшно, что слезы мигом высохли, — если он передал ее светлости, что Агния назвала ее дурой? И герцогиня нарочно позвала ее в гости, чтобы унизить?
Прижав ладони к лицу, она изо всех сил боролась с подступающими слезами,
— Ну вот… Теперь ты понимаешь, каково было мне?
И то ли от того, что так оно и было, или от того, что Ариэл произнес эти слова спокойно и даже нежно, Агния не выдержала и расплакалась в голос. И когда ее обняли за плечи, уткнулась лицом в обтянутую сукном грудь убийцы своего мужа. Его крепкие руки обнимали, прижимали, и от их крепости и надежности хотелось плакать еще сильнее.
— Ты… ты… — всхлипывала она, — ты такой…
— Да, я такой. Ты мне тоже сделала больно. Теперь вот ревешь от жалости и обиды. А я стою, как дурак, и жалею тебя… На вот платок. Вытри нос. Я пока найду экипаж!
Удерживая ее одной рукой, второй Ариэл полез в карман камзола. Замер. Пошарил по большому накладному карману.
— Хм…
Поменял руку, сунулся в другой карман.
— Странно. Куда я мог его задевать? И кисета нет… И кошеля… Погоди-ка!
Он опять полез в первый карман. Эта суета немного отвлекла Агнию. Она чуть отстранилась, глядя, как Ариэл, нахмурившись, шарит по карманам.
— Куда оно все…
— Ариэл, — рискнула позвать она, — это не твой камзол.
— Вот дьявол, ты права! — Он вспомнил, что, уходя из алфизической лаборатории, стащил с гвоздя чью-то чужую одежду. — Что это?
В руке обнаружился клочок бумаги. Развернув его, Ариэл уставился на несколько строчек, написанных знакомым почерком. Свободной рукой несильно ударил себя по щеке.
— Ты чего? — забыв и слезы, и обиду, Агния потянула его за обшлаг рукава, пытаясь заглянуть в бумажку. — Адрес какой-то… Что это такое?
— Это… — Ариэл осторожно свернул бумажку и убрал обратно в карман. — Как тебе объяснить… Кажется, я нашел убийцу Фила Годвина.
Заперев дверь в лабораторию изнутри, мастер Молос торопливо прошел к дальней стене. Воровато выглянул в окно — не идет ли кто — и откинул плотно пригнанную крышку, сбитую из нескольких досок. Вход в подвал имелся во многих лабораториях на первом этаже, и никого не должно было удивить, что алфизик собирается спуститься туда, но мастер Молос все равно волновался. Откинув крышку, он еще раз прислушался к шуму снаружи. Нет, все тихо и спокойно.
Но причины для беспокойства имелись, и еще какие. Несколько минут назад его вызывал ректор для доверительной беседы. За три месяца никаких результатов — это плохо. И не надо отговариваться смертью первого помощника! Марек Боуди был всего-навсего помощником и подмастерьем. Звание мастера он должен был получить только по завершении эксперимента, до которого не дожил. Но мастер был обязан продолжать исследования! Почему три месяца он топтался на
Ректор потребовал результатов в сжатые сроки. Что ж, он им покажет! Они покажут.
В подвале не было кромешного мрака. Слабый огонек позволял видеть дощатые переборки, разделившие помещение на несколько закутков. В одном из них толпились люди.
Мастер Молос подошел поближе. Три человека ждали его возле низкого стола, на котором лежало тело со скрещенными на груди руками. В спертом воздухе пахло пылью, травами, гнилью.
— Принесли?
— Да.
Мастер осторожно сделал несколько шагов, склоняясь над телом и с брезгливой боязнью рассматривая его.
Землисто-бледная, сухая кожа обтягивала череп. Темные волосы свалялись в войлок. Глазные яблоки ввалились. Тонкие почерневшие губы слегка приоткрылись, обнажая оскал зубов. Заострившийся нос, тонкие узловатые пальцы рук. Нарядная когда-то одежда выпачкана в земле. В подвале было сухо и прохладно, но все равно вблизи тела ощущался странный запах. Нет, это не был запах тлена или плесени. Скорее он походил на аромат южных смол и запах дыма, какой бывает в храмах после службы, — тяжелый, приторно-сладковатый, едкий.
— Это… то, что я думаю? — поинтересовался мастер Молос.
Алфизик осторожно дотронулся до руки покойника. Странно, но кожа была неожиданно упругой и теплой. Казалось, человек на столе крепко спит. И это в сочетании с его внешностью вызывало дрожь. А что, если это чудище сейчас откроет глаза?
— Да.
— Оно… то есть он… э-э-э… ну… Не выглядит сильно испорченным!
— Условия хранения, мастер, — усмехнулся его собеседник. — Плюс уникальные методики кайтаррских мастеров.
— То есть вы хотите сказать…
— Да, мне удалось восстановить весь процесс! — Один из гробокопателей, с которыми несколько часов назад на свою беду столкнулся отец Мило, обошел вокруг стола, при свете небольшой масляной лампы рассматривая тело на столе. — Пять лет отчаянного труда. Горы перелопаченных свитков. Долгие часы в гробницах, необходимость дышать пылью и пеплом… Искать нужные снадобья, смешивать их, опытным путем добиваясь нужного сочетания… О, не каждый парфюмер сравнится со мной с искусстве смешивать декокты и эссенции, выпаривать растворы и вымачивать препараты! И прошу учесть, у меня не было даже собственной лаборатории! И вот перед вами он — результат.
— То есть это тело…
— Это мумия. Мумия, изготовленная с точным соблюдением всех правил, всех инструкций, оставленных нам древними кайтаррцами. Тело умершего внезапной смертью, обработанное и должным образом подготовленное для эксплуатации, выдержанное в закрытом гробу определенное время. Немного передержанное, если честно, но несколько дней не должны сыграть существенной роли. Эта мумия…
— Мумия, — вслед за собеседником повторил мастер Молос. — И в этой мумии…
— Есть то, что вам нужно. Душа!