Одна, но пламенная страсть
Шрифт:
– Один может трахаться только у клетки со львом, иначе у него ноль любви, другой – ни рыба ни мясо, а так – протертый овощ, у третьего баба в Люксембурге, у тебя жена в Калуге, а я для кого? За что мне такая одиночная судьба выпала?
Охранник Эдуард был философом:
– Не в женах счастье, то есть не в мужьях! Счастье в любви. Я тебя сегодня ночью круто полюбил, Алла! И мы с тобой попробуем делать бабки на почтовых марках. Ты тут вспоминала про старичка, он что, по этой части дока?
Алла вздохнула:
– Наверно.
– Бери
А перед самым уходом Эдуард строго наказал:
– Дверь никому не отворяй! Девки приходили по наводке, это и котенку ясно! Можно ждать новых гостей!
– Эдик, не уходи! – запаниковала Алла.
– Временно у тебя поселится мой эрдель по кличке Фома. По-моему, тебе тоже на работу?
– Я про нее забыла, – созналась Алла.
Она еще раз повстречалась со старичком Вострохвостовым, и тот, войдя в курс дела, спросил:
– Если я вас правильно понял, Алла Владленовна, вы желаете не умножать коллекцию, а на ней зарабатывать?
– Правильно! – сказала Алла.
– А я должен быть у вас как бы художественным руководителем?
– Вот именно.
– Жаль! – огорчился старичок. – Коллекция сильно пострадает. Что-то придется поменять, с чем-то вообще расстаться, все время идти на обман, марочный круговорот, он только на обмане и замешан… Кто кого!..
– Пойдем на обман! – нисколько не смутилась Алла. – Вы ведь тоже не на пенсию живете?
Старичок хитро подхохотнул:
– Я и в советские годы на марках недурственно жил, а теперь-то и подавно. На вашем бывшем муже, кстати, неплохо поживился. У вас кроме альбомов должны быть конверты с двойниками. Мы их начнем потихоньку толкать купцам.
– Кому?
– Ну, тем новеньким коллекционерам, которые ни хрена в марках не смыслят, которые в них деньги вкладывают. Им можно подсунуть что угодно… – Вострохвостов уже вошел в азарт: – Мы для затравки будем им показывать вашу коллекцию. Она станет тем самым бычком, который ведет коров на бойню. А на биржу вы сами будете ходить и сами торговать и торговаться…
– При чем тут биржа? – не поняла Алла.
Художественный руководитель охотно разъяснил, что биржей называется убогое, обшарпанное помещение, нечто вроде клуба филателистов, где в Москве собираются по субботам марочные дельцы и те, кто честно собирает марки и кого здесь облапошивают.
Когда старичок уходил, эрдель по кличке Фома пытался его покусать. Алла с трудом оттащила собаку.
Алла послушно стала ходить на биржу, что-то продавала, что-то покупала, все по указанию Вострохвостова, но доходы выходили ничтожными.
Пришла повестка от следователя, Алла позвонила по телефону, он был указан в повестке. Оказалось – вызывают на опознание грабительниц. Эдуард строго наказал – опасно, не ходи! Могут отомстить! Позвони и прямо скажи следователю – боюсь и не приду ни за что!
– Но ведь их взяли на месте преступления вместе с ножами! – Алла недоуменно пожала
Увидела двух девчонок, лет по шестнадцать, не больше, в уме посчитала, что в сумме им лет столько же, сколько ей самой.
– Нет, не узнаю! – сказала Алла. – Может, они, а вполне может быть, и не они!..
Сказала это Алла вовсе не от страха, а просто жаль ей стало погубленных юных жизней. Эдуард Аллу похвалил. Алла полюбила его жадно, жарко, как любила всех трех утраченных мужей, хоть Эдуард ей мужем и не был. Должно быть, выпала Алле такая планида – быть преданной одному человеку, как бывает преданной только собака. Не случайно, когда Эдуард возвращался с ночного дежурства, Алла и эрдель Фома встречали его совершенно одинаково – прыгали и повизгивали от восторга. Про жену Эдуарда Алла сначала старалась не вспоминать, ну живет где-то, на краю света, в какой-то Калуге, на улице с симпатичным названием Поле Свободы, какая-то женщина. Калуга казалась ей чем-то далеким-далеким, вроде Австралии. А потом Алла вовсе выбросила из головы калужскую соперницу. Женат Эдуард, да, а кто не женат? Важен не штампик в паспорте, а живая реальность. С кем живет Эдуард? С ней. Это факт, неоспоримый причем. Жизнь прекрасна, луч быть не может.
В регистратуру Алла ходила по привычке, а по субботам на марочную биржу. Стоило ей там появиться, как в пределах видимости возникал лощеный хлыщ с линейным пробором на напомаженной голове и незажженной трубкой в зубах. Он нахально вперялся взглядом в Аллу, но поступков не совершал. Аллу он активно раздражал.
Наконец он все-таки приблизился:
– Зовут меня Федором Сергеевичем Вас – Аллой, знаю. Вы мне давно и упорно нравитесь Как насчет того, чтобы провести со мной вечерок в милом французском ресторанчике?
При этом опытная рука Федора Сергеевича скользнула по Аллиному бедру.
– Руку убери! – грубо приказала Алла. – Нету там марок, ни чистых, ни гашеных! И никуда я не пойду! У меня уже есть мужчина!
– Двое мужчин лучше, чем один мужчина, ровно в два раза! – попробовал пошутить ухажер.
– Брысь отсюда! – так же грубо прогнала его Алла. – И голову вымой, смотреть тошно, липкая головешка! И пахнет от нее дешевой парикмахерской!
Вечером Алла пожаловалась Эдуарду:
– Надоел мне марочный бизнес, старичок Вострохвостов осточертел своими советами и поучениями, отличить фальшак, как отличить подлинный клей на обороте марки от наведенного клея…
Аллу перебил звонок. Тотчас отчаянно залаял Фома. Эдуард глянул в дверной глазок и обнаружил легкого на помине Вострохвостова. Он прибыл в состоянии, которое у врачей называется состоянием повышенной возбудимости. Не поздоровался, даже не кивнул, а сразу выпалил:
– Есть фантастическая коллекция и, по достоверным сведениям, отдается за четверть цены. Провинция. Город Калуга. Надо ехать, Алла Владленовна!
Услышав слово «Калуга», Алла побледнела и отрицательно помотала головой: