Одна обещанная ночь
Шрифт:
Он не дергается, не смотрит на банку с кисточками так, будто она кусается, и он не подходит, чтобы ее передвинуть. Просто смотрит на меня с интересом, и, выдержав его взгляд несколько секунда, я отворачиваюсь с улыбкой на лице. Шок переходит в радость, потому что тот, кого я вижу в этой комнате – другой человек. Это почти смягчает его образ. До меня он самовыражался и снимал стресс рисованием, и не важно, что он супер-пупер педантичный в других сторонах своей жизни, потому что здесь он спонтанный.
– Люблю это, – говорю, еще раз не спеша осмотрев комнату, даже красота Миллера не заставит меня оторваться. – Просто влюбилась.
–
Вдруг снова становится темно, только огни ночного Лондона за окном, а Миллер медленно подходит и берет меня за руку, ведет к старому потертому дивану перед окном. Садится и усаживает меня рядом.
– Я засыпал здесь большинство ночей, – говорит он задумчиво, притягивая меня к себе. – Завораживает, как думаешь?
– Фантастически, – соглашаюсь, но больший трепет у меня вызывает то, что позади. – Ты всегда рисовал?
– Время от времени.
– Только пейзажи и архитектуру?
– В основном.
– Ты очень талантлив, – говорю тихо, подбирая под себя ногу. – Тебе стоит выставлять их.
Он тихо смеется, и вскоре я уже смотрю на него, недовольная тем, что он всегда смеется именно тогда, когда я не вижу его лица. Он больше уже не смеется, просто улыбается мне. Этого достаточно.
– Ливи, это просто хобби. У меня клуб и предостаточно стресса, превращение хобби во что-то большее станет лишним напряжением.
Я хмурюсь, совсем не улавливая логики, и при этом надеясь, что его теория не относится ко мне. Я хобби.
– Я сделала тебе комплимент, – дерзко поигрываю бровями, отчего его улыбка становится ярче, глаза сияют и все такое.
– Так и было. Прости, – он целует меня ласково и возвращает обратно под свое крылышко. – Спасибо.
– Пожалуйста, – отвечаю, позволив своему телу принять резкие очертания его силуэта, рукой задираю край его футболки. Таким Миллером Хартом я действительно восхищаюсь – умиротворенным, беззаботным и экспрессивным. Удобно устраиваюсь у него под рукой и наслаждаюсь его ласковыми поцелуями в макушку и мягкими поглаживаниями руки. Но потом он перемещает меня так, что я спиной лежу на диване с головой на его коленях. Он убирает с моего лица волосы и смотрит на меня какое-то время, после чего вздыхает и запрокидывает голову. Он продолжает касаться меня, молча глядя в потолок в то время, как приглушенные звуки городской суматохи окружают нас. Все так замечательно – спокойствие окутывает сознание, и прикосновения Миллера неспешно ласкают щеку. А потом звонок его телефона в кухне нарушает наш покой.
– Извини, – он передвигает меня и выходит из комнаты, оставляя горьковатый привкус теперь, раздосадованная видом, я встаю и иду за ним.
Когда захожу в кухню, он берет со столешницы свой айфон и обрывает довольно симпатичный рингтон.
– Миллер Харт, – говорит, снова выходя из кухни.
Не хочу идти за ним, когда он говорит по телефону, он определенно посчитает это грубым, так что я сажусь на пустующий стол и кручу кольцо на пальце, желая, чтобы мы снова оказались в его студии.
Когда Миллер возвращается, он все еще говорит по телефону. Он целенаправленно подходит к комоду с ящиками и выдвигает верхний, доставая оттуда органайзер в кожаном переплете и листая страницы.
– Мало времени, да, но как я уже сказал, без проблем, – он берет в ящике ручку и записывает что-то поперек страницы. –
Проходит несколько секунд, после которых он смотрит на меня, но когда смотрит, я тут же понимаю, что он не счастлив, несмотря на то, что на лице никаких эмоций.
– Я отвезу тебя домой.
Выпрямляю спину, продолжая сидеть:
– Сейчас? – спрашиваю, уязвленная и раздраженная.
– Да, прости, – Миллер выходит из кухни. – Незапланированная встреча в клубе, – бормочет, а потом уходит.
Расстроенная, раздраженная и уязвленная, я разворачиваюсь лицом к идеальному пустому столу, а потом любопытство заставляет меня встать, и прежде чем смогу удержаться, я оказываюсь у ящиков, открываю верхний. Органайзер в кожаном переплете лежит в дальнем правом углу, так и манит заглянуть, так что я запоминаю, как именно он лежит, после чего поднимаю его, оглядываясь через плечо. Не стоит этого делать. Сую нос в чужие дела, когда не имею на это право… но не могу удержаться. Чертово любопытство. И чертов Миллер Харт, вызывающий его.
Листаю страницы, вижу разнообразные пометки, но понимаю, что Миллер может застукать меня в любой момент, я поспешно перелистываю все, пока не нахожу сегодняшнюю дату. И здесь написанная идеальным почерком пометка:
Quaglino 19 9.00
К.
Черный костюм. Черный галстук.
Хмурюсь и одновременно подпрыгиваю от звука захлопнувшейся двери. С паникой и бешеным сердцебиением совершаю жуткую попытку положить органайзер Миллера именно так, как он лежал. Нет времени. Мчусь к столу и сажусь обратно, используя всю силу воли, чтобы перестать трястись и выглядеть нормально. К? Кэси?
– Твоя одежда на кровати.
Разворачиваюсь и вижу Миллера в одних боксерах, только мыслей слишком много, чтобы оценить вид.
– Спасибо.
– Пожалуйста, – отвечает он и снова уходит. – Поторопись.
Что-то не так. Он снова спрятался под маской джентльмена, такого формального и резкого, это обидно после проведенного вместе времени, особенно после нескольких прошедших дней. Он поделился чем-то очень личным и особенным, и теперь он опять обращается со мной, как с деловой сделкой. Или как со шлюхой. Вздрагиваю от собственных мыслей, стуча боковой стороной кулака по лбу. Что такое Quaglino, и почему он соврал об этом? Неуверенность и недоверие накрывают меня, когда я проваливаюсь в попытке остановить себя от вопросов.
Нахожу свой телефон и молюсь, чтобы он не сел. У меня два пропущенных звонка… от Люка. Он звонил мне? Зачем это? Он не ответил на мое сообщение, и это было не один день назад. Нет времени думать об этом. Удаляю их и захожу в Гугл, набирая в поиск «Quaglino», возвращаясь при этом в кухню. Когда мой интернет, наконец, решает выдать необходимую мне информацию, мне не нравится то, что я вижу: модный ресторан в отеле Мейфэйр (Mayfair), с коктейльным баром в придачу. Еще больше настораживаюсь, когда Миллер входит в черном костюме и черном галстуке.