Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
— Подруга, — бормочу бессильно, пытаясь решить, что делать дальше. В голову ничего не приходит. Она назвала меня сладкой девочкой. Миллер разговаривал с ней, разговаривал обо мне?
— В моём распоряжении не целый день. — София нетерпеливо врывается в мои мысли.
— Мне нечего вам сказать.
— Зато я хочу сказать тебе многое — по крайней мере, если ты хоть немного заинтересована в Миллере…— Она провокационно останавливается, а мои собственные ноги повергают меня в шок, автоматически подводя меня к машине, меня подталкивает её приманка
— Ливи! — зовёт Грегори, но я не оборачиваюсь. Мне не нужно видеть его лицо и не нужно, чтобы он отговаривал меня от совершения невероятной глупости. — Оливия, что ты творишь?
Я оборачиваюсь и вижу, как водитель преграждает путь Грегори, мешая ему ко мне подойти.
Грегори хмурится:
— Кто ты, черт возьми, такой? Уйди с дороги.
Рука водителя поднимается и ложится на плечо Грегори.
— Не глупи, парень. — Голос угрожающий, Грегори пробивается мимо него, по-прежнему хмурясь, смятение искажает его красивое лицо.
— Оливия! — Он начинает бороться с водителем, но мужчина крупный. Угрожающий. Я сажусь в машину.
Дверца закрывается и спустя несколько секунд открывается другая, София опускается на кожаное сиденье. Я, должно быть, сошла с ума. Мне не нравится эта женщина, и я точно знаю, то, что она скажет, мне не понравится. Но меня охватывает до неприличия неразумное желание узнать. Если она знает хоть что-то, что может помочь, я должна это выяснить. Узнать больше. Узнать то, что либо разобьет мне сердце, либо просто меня сломает.
Машина отъезжает от тротуара как раз, когда Грегори начинает барабанить в окно с моей стороны. Ненавижу себя за это, но игнорирую его.
— Парень? — спрашивает София, снимая плащ.
Я уже собираюсь резко ответить что-то типа того, что Миллер мой парень, только что-то меня останавливает. Инстинкт?
— Он мой лучший друг. А ещё гей.
— Оу! — смеётся она. — Как прекрасно. Лучший друг гей. Идеально.
— Куда мы едем? — спрашиваю, чтобы сменить тему. Я не хочу, чтобы она что-нибудь еще узнала о моей жизни.
— Просто приятная поездка.
Я фырчу. Нет ничего приятного в том, чтобы быть с Софией.
— Вы сказали, у вас есть информация. Какая? — Перейдём к сути. Я не хочу быть в этой машине и намерена убраться отсюда как можно быстрее. Как только эта женщина скажет то, из-за чего я здесь.
— Первое и самое важное — я бы хотела, чтобы ты ушла от Миллера Харта.
Это просьба, но в том, как это было сказано, безошибочно, прослеживается угроза. Моё сердце, моя душа, моя надежда — всё замирает. Но слова Миллера — что-то об устранении последствий и отвлечении внимания, — вдруг всё, что я слышу. Никому о нас не известно, и, хотя меня это убивает, я знаю, что должна делать.
— Не от чего уходить. Я виделась с ним пару раз. — Мне кажется, я могу потерять сознание, сдаться, а она только начала свою игру. Она может сказать гораздо больше, я это чувствую.
— Он недоступен.
Я хмурюсь, концентрируясь на голубых глазах, которые так и кричат о победе. Эта женщина всегда добивается своего.
— Меня это не интересует.
— Оу, — она улыбается. У меня по коже бегут
Я почти сдаюсь, но потом беру себя в руки, и меня осеняет:
— Мой друг живёт поблизости.
— Х-м-м. — Она открывает сумочку «Mulberry»16 и достает оттуда гравированный серебряный портсигар. Меня раздражает её высокомерный тон. Чувствую, как раздражение подавляет во мне чувство тревоги, и прихожу к выводу, что это к лучшему. Дерзость, черт тебя подери, не подведи меня сейчас! Длинными пальцами она достаёт сигарету из аккуратного ряда в коробочке и, постучав ей по крышке, обхватывает её пухлыми губами. — Миллеру Харту некогда попусту тратить время на маленьких любопытных девочек.
Поворачиваюсь к ней, когда она прикуривает сигарету:
— Простите?
Делая долгую затяжку, она смотрит на меня задумчиво, а после выдыхает дым в моем направлении. Я игнорирую клубы противного дыма, что окутывает меня, и не отвожу от неё глаз. Я не сдаюсь. Моя дерзкая сторона появляется из ниоткуда и встаёт на мою защиту.
— Многие женщины приятно проводят время с Миллером Хартом, сладкая девочка. — Она специально использует ласковые по отношению ко мне слова Миллера. — А некоторые, такие, как ты, глупо воображают, что получат больше. Ты не получишь. Фактически, думаю, он назвал тебя «просто маленькая девочка, слишком любопытная для собственного блага. Я взял у неё деньги, повеселился с ней, ничего больше».
От её заявления у меня скручивается желудок, вдобавок к остальным нежелательным реакциям на её жестокие слова:
— Я знала, что ожидать от Миллера. Я не глупая. Было весело, но всё прошло.
— М-м-м, — произносит она, пристально меня разглядывая, от этого взгляда я хочу отвернуться. Но не отворачиваюсь. Я держусь. — Никто не понимает его так, как я. Я хорошо его знаю, — заявляет она.
Хочу её ударить:
— Насколько хорошо? — Сам не знаю, откуда взялся этот вопрос. Я не хочу знать.
— Я знаю его правила. Знаю его привычки. Его демонов. Я знаю всё.
— Думаете, он ваш?
— Я знаю, что он мой.
— Вы его любите.
Её колебание говорит мне всё, что нужно знать, но я понимаю, что она даст подтверждение:
— Я очень люблю Миллера Харта.
Горло сжимается сильнее, и всё же я заставляю себя заметить, она не заявила о том, что Миллер её любит. Это понимание усиливает мою решимость. Я не просто какое-то мимолетное увлечение, какая-то «любопытная девочка». Может, так было в начале, но наша взаимная увлечённость очень быстро всё изменила. Он терпеть не может Софию. Он скоблил себя, я была там, заботясь, когда он был в таком состоянии. Я не боюсь того, что он любит эту женщину. Она клиентка. Очевидно, хочет быть кем-то большим, но для Миллера она просто одна из тех, кто вмешивается, и он с радостью бы сделал ей больно, увидев её снова. Она хочет то, что получить не может. Для Софии Миллер Харт недоступен так же, как для всех остальных женщин. Кроме меня. Я уже его получила.