Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
— Идите, — командует Уильям, указывая на дверь. — Машина припаркована на углу. Выходите на втором этаже и воспользуйтесь пожарной лестницей. — Миллер не шевелится, поэтому Уильям продолжает. — Харт, мы это уже обсуждали.
Я непонимающе смотрю на Миллера, тут же насторожившись от волн ярости, исходящих от него. Его покрытая щетиной челюсть, как будто, окаменела.
— Я их всех уничтожу, — обещает он, голос пропитан ядом. Я с трудом сглатываю.
— Оливия, — просто, на выдохе говорит Уильям. Это напоминание, и Миллер смотрит на меня, понимание как будто просачивается сквозь злость. — Увези её из этого гребаного беспорядка, пока мы не выясним, что происходит. Не подвергай её ещё большей опасности,
Я дезориентирована. Ничего не понимаю. Я позволяю увести себя из квартиры Миллера, не имея представления, куда мы направляемся.
Мы уже в холле, и Миллер ведёт меня к лестничной клетке.
— Нет! — кричит Уильям, заставив Миллера резко остановиться и, распахнув глаза, обернуться. — Они поднимаются по лестнице.
— Что? — рычит Миллер, мгновенно покрывшись испариной. — Блять!
— Им известны твои слабости, мальчик. — Голос Уильяма мрачный, как и его взгляд.
— Что происходит? — спрашиваю, освобождаясь от руки Миллера, взгляд мечется между ним и Уильямом. — Кто это «они»? — Мне не нравится то, как настороженно Уильям смотрит на Миллера, не то чтобы тот заметил. Его начинает трясти, как будто он увидел приведение, кожа бледнеет прямо на глазах. — Отвечайте! — ору, отчего Миллер подпрыгивает и медленно поднимает на меня взгляд синих глаз. Затравленный. У меня перехватывает дыхание.
— Те, у кого ключи от моих оков, — шепчет он, капелька пота стекает по его виску. — Аморальные ублюдки.
Меня молнией пробивает всхлип, когда на меня обрушивается сказанное со всей своей силой и жестокостью.
— Нет! — Качаю головой, сердце грохочет, как ракетный двигатель. Не хочу спрашивать. Он выглядит по-настоящему испуганным, и я не знаю, от того ли это, что они, кто бы они ни были, уже идут или потому что путь к его побегу перекрыт, а ему нужно меня увезти. Интуиция подсказывает мне последнее, только сердце сжимается от страха из-за первого. — Чего они хотят? — храбрюсь задать вопрос и вздрагиваю при виде того, как он борется, чтобы не расклеиться. Когда он, в конечном итоге, заговаривает, это едва слышный шёпот.
— Я сказал им, что ухожу, — он удерживает мой взгляд, пока я пытаюсь осознать чудовищность сказанного. А потом глаза наполняются слезами.
— Они не позволят нам быть, если мы останемся? — спрашиваю, задыхаясь.
Он медленно качает головой, боль искажает его совершенное, прекрасное лицо.
— Мне так жаль, моя прекрасная девочка. — Сумка падает на пол, и я вижу, как его охватывает чувство поражения. — Они владеют мной. Последствия будут разрушительными, если мы останемся.
Мне всю сотрясают рыдания от его обещания, щеки горят и болят, потому как я тру лицо, пытаясь отыскать в себе силу, заменить ею потерянную Миллером. Я уже глубоко — глубже, чем могла себе представить. И я пойду за ним на дно, если потребуется. Я делаю глубокий вдох, подхожу к нему, поднимаю с пола сумку и беру его за трясущуюся руку. Он мне позволяет, но как только понимает, куда мы идем, замирает, и я слышу учащенное под властью паники дыхание. Миллер сопротивляется, усложняя задачу попасть туда, где нам необходимо быть, но вот мы всё же там.
Я жму кнопку вызова лифта и молюсь, чтобы он был где-то поблизости. Постоянно оглядываюсь в сторону лестничной клетки.
— Оливия?
Я смотрю в сторону и вижу, что рядом с Уильямом стоит Грегори. Он выглядит потерянным. Запутавшимся. Шокированным. Я улыбаюсь, пытаясь
— Я позвоню, — обещаю, двери лифта открываются, и Миллер делает шаг назад, утаскивая меня за собой. — Пожалуйста, скажи Нан, что я в порядке.
Бросаю сумку в лифт и, повернувшись к Миллеру, беру в свою и вторую его руку. А потом я начинаю медленно отступать, волнуясь о том, что наше время истекает, но еще больше заботясь о том, что здесь спешить нельзя. Он смотрит за меня, в закрытую коробку, и всё его тело наливается свинцом, именно в этот момент я понимаю, насколько жестокой была, заставляя его подвергаться этому страху. Проглатываю слёзы вины и продолжаю отступать до тех пор, пока мы не стоим на расстоянии вытянутых рук, между нами наши сцеплённые руки.
— Миллер, — говорю тихо, отчаянно стремясь к тому, чтобы он сфокусировался на мне, а не на монстре за моей спиной, — смотри на меня, — прошу я. — Просто смотри на меня. — Голос дрожит, не важно, как сильно я стараюсь сдерживаться. Меня накрывает волной облегчения, когда он делает ко мне один осторожный шаг, но потом он яростно качает головой и делает два шага назад. Он то и дело сглатывает, руки становятся невероятно горячими. Локоны его красивых волос становятся тяжелыми под тяжестью пота, который ручьями стекает с его макушки, лба, отовсюду.
— Я не могу, — задыхается он, сглатывая. — Не могу это сделать.
Я смотрю на Уильяма и вижу в его взгляде озабоченность, он то и дело проверяет телефон и смотрит в сторону лестничной клетки, когда же я смотрю на Грегори, вижу то, чего прежде в своем друге не видела, когда дело касалось Миллера. Сострадание. Закусываю губу, когда начинают бежать слёзы, всхлипываю, и тогда он смотрит на меня глазами, полными ободрения. Потом он кивает. Едва заметно, но я вижу и понимаю. Чувствую себя беспомощной. Мне нужно вывести Миллера из этого здания.
— Ты иди, — говорит Миллер, подталкивая меня к лифту. — Я буду в порядке, иди.
— Нет! — кричу я. — Нет, ты не сдашься! — Я бросаюсь к нему и обвиваю руками, молчаливо клянусь никогда не отпускать. Не упускаю момент, когда напряжение его тела ослабевает под моими руками.
Моё.
Его.
Наше.
Я крепко его сжимаю, губами прижимаясь к его шее, он прячет лицо в моих волосах. Потом я отстраняюсь, сильнее потянув его за руку, и глазами умоляю пойти со мной. И он идёт. Один маленький шаг вперёд. Второй. Ещё. И ещё. Он в дверях, я в лифте. Его всё также трясёт, он задыхается, покрываясь испариной.
И я слышу громкий звук со стороны лестничной клетки, вслед за ним красочный мат Уильяма, тогда я делаю то единственное, о чем мне кричит инстинкт, и затаскиваю Миллера в лифт, нажимая кнопку второго этажа, после чего обнимаю его, задыхающегося, и прячу его в нашем.
Лихорадочный стук сердца в его груди граничит с опасным. Я заглядываю ему за плечо на холл, пока двери медленно закрываются, и последнее, что я вижу перед тем, как мы остаемся одни в ужасающей коробке, это Уильям и Грегори, подошедшие к лифту, оба тихо наблюдают за тем, как мы с Миллером исчезаем из виду. Я грустно им улыбаюсь.
Не удивлюсь, если та ярость, с которой его сердце колотится о мою грудь, оставит синяки. Он не успокаивается, не важно, насколько крепко я его обнимаю. Мои попытки успокоить его бесполезны. Единственно, на чём мне нужно сосредоточиться, это удержать его в вертикальном положении, пока мы не спустимся до второго этажа, что прямо сейчас довольно легко. Он застыл, я же смотрю за цифрами монитора, сменяющими друг друга, между каждой проходит, кажется, вечность. Мы спускаемся медленно. Всё как будто в замедленной съемке.