Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
Пока я плачу, Уильям крутит кольцо на моем пальце. Он, как и я, больше ничего не говорит.
***
К моему глубочайшему облегчению Нан нет дома. Она оставила кастрюлю тушеного мяса и записку, в которой дала мне знать, что ушла с Джорджем. Найдя свой новый телефон, отправляю ей сообщение, в котором говорю, что встречаюсь с Сильвией, и оставляю ей свой новый номер. А потом я целый час не спеша собираюсь; большая часть времени уходит скорее на моральную подготовку, нежели
В шесть тридцать я прохожу по садовой дорожке к ожидающему меня «лексусу». Водитель открывает дверцу, я молча сажусь и тут же чувствую на себе взгляд его серых глаз.
— Выглядишь очаровательно, — Уильям говорит искренне, я поворачиваюсь и вижу, что он рассматривает мое короткое черное платье, одно из трех вечерних, которые у меня есть.
— Благода… — меня прерывает незнакомый звонок мобильника, но Уильям не достает свой телефон, так что после нескольких секунд я понимаю, что звонок доносится из моей сумки. Я роюсь в ней, хмурясь, достаю свой новый айфон и смотрю на экран. А потом смотрю на Уильяма.
— Всего лишь проверка, — улыбается он, вытаскивает руку и сбрасывает звонок на своем телефоне.
— У тебя нет больше дел, кроме как доставать меня? — спрашиваю, кидая телефон обратно в сумку.
— Есть, и много, одно из самых важных — остановить тебя от падения в его мир.
— Ну ты и лицемер, — обвиняю его, честно или нет, мне уже все равно, — твой мир, его мир. Практически одно и то же дерьмо. Как ты можешь заявлять, что знаешь его так хорошо?
— Наши миры периодически сталкиваются, — отвечает он поспешно и равнодушно.
— Сталкиваются? — спрашиваю, немного озадаченная, а еще осмотрительная с употреблением слова “сталкиваются” в данном контексте. Столкновение подразумевает разрушения. Он не сказал “соприкасаются” или “пересекаются”.
Он наклоняется ко мне и говорит шепотом:
— У меня есть моральные принципы, Оливия. У Миллера Харта нет. В этом и состоит грань между нашими мирами. Я не согласен с тем, как он ведет дела, и не боюсь говорить об этом, несмотря на его кровожадный характер.
Отступаю, не в силах ему возразить. Я видела, как Миллер ведет дела, и видела ту вспышку гнева.
— Он может измениться, — шепчу, понимая, что с треском провалила попытку придать голосу уверенность. Язвительный смешок Уильяма говорит о том, что он тоже сильно в этом сомневается. — Я бы хотела, чтобы ты высадил меня за углом, — уверенно заявляю я, понимая, что Миллер вряд ли оценит, что меня привез другой мужчина, особенно Уильям, и особенно учитывая, что их миры периодически сталкиваются. Не хочу, чтобы сегодня стало этим периодически.
— Конечно.
— Спасибо.
— Скажи мне, — начинает он, — как такая стойкая, милая девушка могла влюбиться в такого, как Миллер Харт?
Такого, как Миллер Харт?
— Не мы выбираем, в кого влюбляться.
— Может, ты и права.
— Знаю, что права, — говорю сама себе. Я живое тому доказательство.
— И зная это, ты по-прежнему чувствуешь то же самое?
— Я знаю, что он не был с другой женщиной с тех пор, как встретил меня.
— У него были встречи, Оливия, и прошу, не пытайся убедить меня в обратном. Не забывай: нет ничего, что бы мне было неизвестно.
— Тогда тебе известно, что он не спал ни с одной из них, — говорю я раздраженно, чувствуя, что мое терпение на исходе.
— Хотел бы я знать, как он этого избегал, — пробубнил Уильям. На это я не ответила, молча радуясь, что он не стал опровергать мое заявление. — У меня есть вопрос. Вероятно, самый важный вопрос.
— Что за вопрос?
— Он любит тебя?
Услышав такой вполне резонный вопрос Уильяма, я поникла. Меньше, чем «да», здесь будет недостаточно. Уильяму это известно. Без такого заверения я даже думать не должна о возможности подвергнуть свое разбитое сердце еще большей боли.
— Он ко мне неравнодушен, — отворачиваюсь, глядя в окно, и чувствую себя глупой и незрелой.
— Неравнодушие равняется любви?
— Не знаю, — шепчу едва слышно, но когда он кладет руку на мое колено и ласково его пожимает, я понимаю, что он меня услышал.
— Сначала думай, — произносит он тихо, — и уж потом говори.
Я согласно киваю, чувствуя странное утешение от искреннего прикосновения Уильяма. Я скажу и подумаю, но на самом деле, не думаю, что Миллер сможет сказать что-то, что могло бы уменьшить или унизить мое восхищение самым скандально известным мужским эскортом Лондона. Хочу этого, но я реалистка. Я попалась в его таинственный мрачный мир, и уже не верю, что что-нибудь или кто-нибудь сможет меня освободить, даже Уильям, и не важно, насколько сильно он старается.
***
Водитель не останавливает машину за углом, как договаривались. Он останавливается прямо перед рестораном, и Уильям не обращает внимания на его ошибку. Собираюсь сделать замечание, но вижу Миллера: он ждет на тротуаре, бросает на «лексус» недоверчивый взгляд, и я понимаю, что он в курсе, чья это машина. Но он не знает, что я в ней.
— Прошу, — запаниковав, поворачиваюсь к Уильяму, — скажи водителю остановиться в следующем квартале.
— Нет необходимости, — не обращая внимания на мое беспокойство, он быстро и уверенно выходит из машины с предельным чувством превосходства. Я хочу забраться под сиденье и спрятаться там. Я не смотрю на улицу, чтобы не видеть реакцию Миллера на появление Уильяма. Мне это не нужно. Чувствую, как воздух вокруг стал колючим, а он еще даже не видел меня.