Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
— Нужно было устранять последствия. Мои враги стали бы рыться в той ситуации, как свиньи в апельсинах.
— Поэтому ты порвал с ней.
— Пытался. Долгое, долгое время. Грейси была зависимой, и сама только мысль, что она проведет день без меня, растворяющегося в ней, была недопустимой. В любом случае, она знала, как меня одурачить, как бесчестно пользоваться своей дерзостью и телом. Я был привязан к ней, — Уильям расслабляется, прислонившись к спинке скамьи, и оглядывает площадь, мыслями уплывая куда-то далеко и беспокойно. — Я продолжал держать все о нас в секрете.
— Причиной того, что вы перестали быть вместе, послужило не только твое обязательство перед девочками, верно? — мне не нужно подтверждение.
— Нет, не только. Если бы я позволил раскрыть свои чувства к этой женщине, она бы стала, как красный флаг. Я мог бы с таким же успехом преподнести ее на блюдечке.
— Только это, в любом случае, случилось, — напоминаю ему. Он прогнал ее, позволил попасть в руки аморального ублюдка.
— После нескольких травмирующих лет, да, случилось. Я всегда надеялся, что тебя будет достаточно, чтобы удержать ее подальше.
Фыркаю, раздраженная очередным напоминанием того, что я явилась недостаточным стимулом для мамы.
— Мы все знаем, чем это для тебя обернулось, — отвечаю язвительно. — Прости, что разочаровала.
— Достаточно!
— Как так получилось, что она забеременела от другого мужчины? — спрашиваю, игнорируя его злобу в ответ на мое откровение. — Ей было девятнадцать, когда появилась я. Не такой уж долгий срок после вашей встречи.
— Она наказывала меня, Оливия. Я уже говорил тебе это. Мне нет нужды напоминать тебе о дневнике. Многое помнишь обо мне оттуда?
— Нет, — соглашаюсь я, мне почти жаль Уильяма.
— Она забеременела от другого мужчины. Это устранило все возможные подозрения насчет нас с твоей мамой.
— Кто это был?
Уильям фырчит:
— Черт его знает. Грейси определенно не знала, — возмущение сочится из него, и он делает резкий успокаивающий вдох. Он злится, говоря об этом. И это только заставляет меня ненавидеть ее еще больше. — Ты, вероятно, самое лучшее, что могло случиться.
— Рада, что кто-то так думает, — говорю язвительно.
— Оливия!
— Рада, что сыграла свою роль, — злобно усмехаюсь. — Вот я думаю, что меня никто не хотел, а теперь получается, что я сделала ее заднице одолжение. Я так горжусь собственной целью в жизни.
— Ты спасла жизнь своей матери, Ливи.
— Что? — взрываюсь я. Он ведь не станет внушать мне, что моей целью было сдержать недругов, отвлечь их от отношений Уильяма и Грейси? — Просто чтобы потом она могла меня бросить? — спрашиваю я. — Насколько нам известно, она мертва, Уильям! Моя цель ни хрена не значит, потому что, не смотря ни на что она все же блин мертва! У меня все так же не мамы, а у тебя нет Грейси! — Тяжело дышу рядом с ним, проглатывая злые слезы. Всё сочувствие испарилось, соединившиеся половники моего сердца снова распались в мгновение ока… или при звуке всего одного бездумного предложения. Он все делал так хорошо. История их отношений ловко заставила меня забыть самую суть. Миллер. И я. Мы. Нам не суждено идти той же разрушительной дорогой мучительной любви и непоправимой
Я встаю и поворачиваюсь к нему. Он смотрит на меня внимательно.
— Миллер не обидит меня так, как ты обидел Грейси, — разворачиваюсь и спешу прочь, слыша за спиной его шипение. Я почти ждала, что меня остановят до того, как уйду с площади, но мне без препирательств было позволено сбежать от Уильяма и его откровений.
***
Я ведь не собиралась этого делать, но когда, наконец, захожу домой, громко хлопаю дверью, меня все еще пошатывает после времени, проведенного с Уильямом, и я измотана временем, проведенным у врача. Я не очень помню, как сидела в кабинете нашего семейного врача. Рассказала о своем затруднительном положении, меня осмотрели, после чего выписали посткоитальные контрацептивы и противозачаточные, а потом я ушла и отправилась в аптеку напротив. Все это я делала в тумане отчаяния.
Резкий удар двери отдается в оконных рамах, так что бабушка встревоженно выбегает из кухни.
— Ливи, что, ради всего святого, стряслось? — она смотрит на свои старые наручные часы. — Еще даже полдень не наступил.
Я даже не пытаюсь собраться с мыслями, — я по-прежнему сильно накручена — так что я выпаливаю единственно возможное оправдание, что хорошо, потому что это отчасти правда.
— Дел отправил меня домой.
— Ты заболела? — ее шаги ускоряются, она наспех вытирает руки о кухонное полотенце и оказывается рядом, трогая мой лоб. — У тебя температура.
Так и есть. Я горю от слепой ярости. Прислоняюсь к двери и позволяю бабушке трястись надо мной, я благодарна за взгляд на ее дружелюбном лице, даже если сейчас он полон тревоги.
— Я в порядке.
— Пф, — фыркает она. — Не подхалимничай передо мной, говоря, что там дождь! — она убирает с моего лица влажную прядь волос. — Чем быстрее ты усвоишь, что я не безумная, тем лучше. — Взгляд ее сапфировых глаз прожигает дыры в моем жалком теле. — Я заварю чай, — она уходит по коридору, — идем.
— Потому что чай все в мире делает правильным, — бормочу, отталкиваясь от двери, и следую за ней.
— Что?
— Ничего, — опускаюсь на стул и достаю из сумки телефон, когда он начинает звонить.
— Звонок? — спрашивает Нан, включая чайник.
— Сообщение.
Она поворачивается, испепеляя меня явным любопытством.
— Как ты различаешь?
— Ну, поскольку звонок… — замолкаю на середине предложения, разблокировывая телефон. — Ты когда-нибудь заведешь мобильный?
Она смеется и отворачивается, возобновляя свои чайные приготовления.
— Я лучше отвечу с помощью Эдварда Руки-ножницы. К чему в моем возрасте все эти глупые штуковины?
— Тогда становится не важным, что это за сигнал: сообщение, звонок или электронное письмо, разве нет?
— Электронное письмо? — восклицает она. — Ты можешь отправлять электронные письма?
— Да. А еще можно пользоваться интернетом, совершать покупки и читать последние сплетни.
— Какие сплетни?