Одна против зомби
Шрифт:
— Уже давно стало. Я прямо-таки горю на работе. Некогда даже пепел с головы стряхивать.
Я подняла свою папку и сунула ее под мышку, изображая готовность идти в бой за родную фирму.
— Врешь! — недоверчиво покачал головой Пал-Никодимыч.
— Не вру! Клянусь в том здоровьем нашего босса — П.П. Прушкина! Чтоб он сдох, когда выцежу из себя хоть капелюшечку лжи!
— А почему ж тогда у тебя, Лодзеева, голяк? Знаешь, чем таковое чревато?
Я драматически, даже, можно сказать, трагически заломила руки. Плюхнулась
— Как доказали мои британские коллеги, голяк в страховом деле — вещь довольно абстрактная, — я подняла папку и продолжила: — В нашем бизнесе бывает по-всякому. Вон у Кислицкой: полгода голяк был, а потом, бац, две строительные корпорации да еще с филиалами. Каково, а?
Пал-Никодимыч, разгневанно раздувая ноздри, поднялся с кресла. Достал с полки «Агентура» красную папку (вдесятеро более толстую, чем заведенная на меня) с надписью «Кислицкая Ш.Е.».
— У Кислицкой-то все путем, а тебя, Лодзеева, за весь с-срок трудового контракта — одна мелкота, — сказал Пал-Никодимыч, возмущенно потрясая этой папкой передо мной.
— Так ведь специфика работы такая. Москва трудный город. Кругом уйма страховых контор. И все друг у друга клиента из клюва вырвать норовят. Мне иногда даже кажется, будто за мной следит какая-то банда из конкурирующей фирмы.
— Да кому ты нужна!?
— А как иначе можно объяснить такой факт: стоит мне только найти крутого клиента и замутить с ним переговоры, тут же его перехватывает какая-нибудь шантрапа, предложив более выгодные условия?
Испытывая интерес к содержимому личного дела конкурентки, я попытается выдрать красную папку из пальцев Пал-Никодимыча.
Но сила пальцев Пал-Никодимыча настолько велика, что он без труда поднял меня — вцепившуюся, как кошка, обеими лапами, тьфу, то есть руками в папку с чужим досье дуру — и удержал ее на весу.
Я изумленно посмотрела вниз. Обнаружила, что мои задние лапы, тьфу, то есть ноги болтаются в полуметре от пола. Но продолжила оправдываться:
— Ко всему прочему в нашем городе самая высокая концентрация проходимцев и хапуг. Тут даже мэров постоянно гонят в шею за рвачество.
Пал-Никодимыч — то ли от удивления, то ли от негодования — ослабил хватку. И я упала на пол, сжимая заветную красную папку в руках.
— Захлебывающаяся от нефтедолларов Москва, — Пал-Никодимыч открыл жалюзи и указал пальцем на виднеющуюся в окне кремлевскую башню, — это для тебя «трудный город»?!
— Типа того, Пал-Никодимыч, — кивнула я, раскрыв красную папку. — Кумовство, рейдеры, откаты, инсайды, недобросовестная конкуренция, липовые конторы и все такое.
Бормоча эту чушь, я быстро листала личное дело Кислицкой.
Но Пал-Никоимыч вырвал оное из моих загребущих ручонок и вернул красную папку на прежнее место.
«Сейчас, как всегда, заорет что-нибудь вроде: «Как ты
Однако вопреки опасениям Ники Пал-Никодимыч спокойно сел в кресло и язвительно поинтересовался:
— А как бы ты тогда работала в каком-нибудь провинциальном Мухосранске, где физлица — одна голытьба, а юрлиц кот наплакал, да и те ходят под бандитами?
Пал-Никодимыч даже сквозь темные стекла очков ухитрился сверлить обвиняющим взглядом мой ни в чем ни повинный лобешник.
«Странно, почему он не стал, как обычно, изображать брачные игры какаду и махать крыльями? — насторожилась я. — Это, между прочим, хуже всего. Значит, задумал что-то нехорошее».
Я смущенно отвернулась от шефа, села на стул и сделала вид, что счищаю пятнышко с рукава кофточки.
— Чего молчишь? — спросил шеф.
— А чо тут говорить-то?! И так все ясно, Пал-Никодимыч. В Мухосранске я бы, естественно, сразу подалась истопницей в мужскую баню. Работала бы в тепле, получала бы каждый день кучу чаевых и халявный стриптиз.
— Шутить изволим… Вот что я, шутница, тебе с-скажу. Меня нынче начальство пытало: кого из моего отдела можно с-сократить. Знаешь, чью я фамилию назвал?
— Конечно же, старика Оглы! Кого ж еще-то?! Тут и вопроса быть не может!
— Пхчх… — запнулся озадаченный шеф. — Почему Оглы?!
— Он старый и больной. К тому у него хронический понос. Он у нас все сортиры загадил. Сама слышала, на него уборщица жаловалась. Она разве Вам не говорила?
— Не-е-е-т, Лодзеева! Тут ты промахнулась. Со «с-старым и больным» Оглы я не с-собираюсь расставаться, даже если он… даже он у меня в кабинете все углы позасрет.
— Неужели все так серьезно?! — я обвела взглядом чистенький и уютный кабинет Пал-Никодимыча и бросила на него недоверчивый взгляд.
— Мы через Оглы имеем с-строительные ярмарки, рестораны, рынки и кучу магазинов. Да я, с-скорее, с тобой, молодой и здоровой, распрощаюсь, чем со с-стариком Оглы. Тем более что с-срок твоего трудового контракта истекает.
— Помилосердствуйте, Пал Никодимович! Как можно меня увольнять!?
— Мы тебя не уволим, а только выведем за штат. Твой Парето наверняка это бы одобрил.
— В смысле?
— Побегаешь без ставки и кабинета. Деньгу будешь получать только с отстежки по страховкам.
— О, мой га-а-а-д!
— Что!?
— В смысле: ни фига себе!
— Зато никаких отчетов и планов писать не надо. Все по-честному: как потопаешь, так полопаешь.
У меня навернулись на глаза слезы.
— Вы не можете так со мной поступить! — произнесла я дрожащим голосом.
— Это почему же? Юридическую штучку какую откопала?
— Кроме юридических, есть и другие законы. Они детально описаны Достоевским, Толстым и Чеховым, а также евангелистом Лукой.