Одна против зомби
Шрифт:
Правда, по нынешнему моему виду никто бы не догадался, что видит перед собой будущую мессию. Вид у меня сейчас был не просто грустный, а весьма даже унылый и подавленный.
И если бы в моих руках имелся привязанный к шее булыжник, а не папка, то художникам Ивану Айвазовскому и Василию Перову с меня впору было рисовать в четыре руки социально-маринистическую картину «Маруся идет топиться в бушующем океане».
Под стать выражению лица были и мои мысли. Лучшие из них дезертировали, а те, что остались, были полной галиматьей
Меня мучил страх перед неудачей. В мою голову подло влезали пораженческие размышления.
«Не важно, что я не смогу им ничего впарить, — думала я. — Важно то, что я еще глубже погружусь в пучину самоедства и неудач. Не ту я на себя работу взвалила. Вот старуха Кислицкая — она еще с Лужком работала — всю Москву, особенно всякие строймонтажкомбинаты знает. И все делает со смешком, с улыбочкой. И везет ей как незнамо кому. А я — лишь жалкое подобие страхового агента. Неумеха и неудачница».
Чтобы выкинуть такую суицидальную тематику из башки, я продекламировала мрачные строки Блока, настраивая себя на серьезные дела:
— Со мною утро в дымных ризах Кадило в голубую твердь, И на уступах, на карнизах Бездымно испарялась смерть. Дремали розовые башни, Курились росы в вышине. Какой-то призрак — сон вчерашний Кривлялся в голубом окне.И чехарда никчемных мыслей исчезла. Зато тревожное ощущение приближающейся беды усилилось многократно.
Я сунула папку под мышку. И тоскливо посмотрела на мрачные свинцовые тучи, которые неслись по окрашенному кроваво-красным рассветом небосклону.
Зря посмотрела. Такая невеселая картина опять навела меня на массу неприятных дум. И я поспешила опустить взгляд на крышу стоящего на другой стороне улицы здания.
Над той крышей сияла жутким и зловещим рубиновым светом неоновая вывеска: «Корпорация «ИNФЕRNО». И именно в этой корпорации должна была решиться моя судьба.
Морально и физически здоровый человек ни за что бы не назвал ветер, трепавший полы моего темно-коричневого тренча, «пронизывающим» или, там, «ледяным». Обычный октябрьский ветерок — полная фигня для вменяемо одетых пиплов.
А вот, меня, сестрицы, трясло на этом ветру так, словно я сидела в неглиже на сугробе на вершине таежной сопки посреди ледяной февральской вьюги.
Да и как тут не трястись, коли: во-первых, передо мной стоит офис корпорации, не хило поднявшейся за последние годы на похоронном бизнесе, во-вторых, сердце наполняется предчувствием беды, а в-третьих, мой ум упорно связывает первое со вторым и советует бежать отсюда как можно быстрее.
«Чего ты боишься!? — спросила
«Ничего я не боюсь! — гордо ответила я себе. — Просто немного страшновато. Уверена, в «ИNФЕRNО» работают одни маньяки: некрофилы, таксидермисты, любители котлет из человеченки и прочие патологоанатомы. Ну не станет же нормальный человек без угрозы жестокой кастрации связываться со жмуриками и их обезумевшей от горя родней?!»
Я опустила взгляд еще ниже и увидела сидящих на карнизах верхних этажей горгулий. Меня поразил жуткий вид каменных чудовищ: крылатых гиен, бесов с изогнутыми рогами и козлиными бородками, нетопырей с огромными клыками, трехголовых химер и еще каких-то тварей, породы которых мне были неведомы.
«Это ж какое больное воображение надо иметь, чтобы заказать таких уродцев для фасадных украшательств?!» — мне стало не по себе, но страшилища помимо моей воли притягивали к себе мой испуганный взгляд, полный отвращения и культурного шока.
Усилием воли я заставила себя отвести взгляд от чудищ. Но омерзение и страх, вызванные созерцанием их мерзких рож, меня не покинули.
Впрочем, они вместо парализующей мышцы паники напитали мое тело адреналином.
И несмотря на то, что моя шевелюра норовила встать дыбом, я была готова черт знает на что: нестись, петляя как заяц, под перекрестным пулеметным огнем, принять корону российских государей, натощак выпить литр паленки или же дать отсюда деру так, что за мной не смог бы угнаться даже самый быстроногий ямайский спринтер.
Вероятно, именно с таким же компотом в башке солдаты на фронтах мировых войн неслись в решительную штыковую атаку на вражеские танки, крича «Ура!», «Банзай!», «Хурра!», «Алла!» и «Йаху!»… Что?! Считаете, сестрицы, будто никто со штыком на танк не полезет?
Гм. Ну а может, такой приказ бойцу дали. И ему, бедолаге, теперь надо срочно переть на танк… Как-как?! Считаете, таких придурочных приказов никто дать не может?
Ну, сестрицы, не знаю, как там, на войне, а вот в обычной жизни подобного рода распоряжений выше крыши.
И речь в них идет о вещах, куда более бессмысленных, чем ковыряние штыком танковой брони. Я вот, допустим, от своего шефа — Пал-Никодимыча — получила указание именно такого рода…
Мои тревожные размышления внезапно были нарушены раздавшимися сзади звуками флейты.
Я вздрогнула, обернулась и увидела сидящего на тротуаре дудочника — узкоглазого старика-попрошайку с жиденькой седой бороденкой a la Хо Ши Мин в надвинутой на глаза шляпе нон.
Дудочник играл какую-то унылую мелодию на блокфлейте крысам, стоящим перед ним на задних лапах. Крысы стояли, не шевелясь, прижав лапки к груди и внимали музыке.