Одна Зима на двоих
Шрифт:
Казалось, он всегда незримо присутствовал рядом: она то слышала случайные разговоры о нем, тут же замирая и превращаясь в сгусток любопытства, то ей мерещился его запах, то просто чудилось, что он где-то неподалеку. И тем не менее видела она его редко. Хасс уходил из шатра спозаранку и возвращался, когда она уже спала после тяжелого трудового дня, а иногда и вовсе его постель оставалась нетронутой.
Где он был, чем занимался? Эти вопросы не давали покоя, хотя надо было радоваться, что кхассера нет рядом. Ведь каждая секунда, проведённая с ним наедине, могла стать роковой. Янтарные
День выдался непривычно жарким, даже для Андракиса.
Обитатели лагеря выходили под палящее солнце только по крайней необходимости, предпочитая отсиживаться или в шатрах, или под брезентовыми навесами, натянутыми на гибкие стойки. Узкие проходы между адоварами превратились в серые, пыльные туннели, из-за того народ поднимал пологи, образуя сплошные коридоры.
Ким чувствовала себя, словно вареная муха, увязнувшая в вишневой патоке. В Милрадии даже в самый жаркий день не было так жарко, как здесь. Каждое движение совершалось через силу, не хотя, волосы прилипали к влажному лицу, а истертая серая роба казалось теплее самой плотной шубы.
И при этом повар постоянно гонял ее то с одним поручением, то с другим. Жалел своих девушек-помощниц, но совершенно не считался с тем, что хвеллы тоже изнывают от жары. Ким пришлось бегать чуть ли не по всему лагерю, то разнося воду, сдобренную мятными листами, то собирая посуду, то передавая записки, нацарапанные на пожелтевших клочках бумаги.
Во всем этом удручающем пекле она не забывала о Лиссе.
Она все еще поджимала поврежденную ногу, стараясь лишний раз ее не беспокоить, но рана уже не выглядела такой страшной как раньше, постепенно затягиваясь ярко-розовой нежной кожицей. Сама вирта выглядела уже значительно лчше. Тощие ребра больше не проступали сквозь шкуру, да и выражение морды поменялось с подозрительно недовольного на любопытно-настороженное.
Ким она узнавала. Даже не просто узнавала, а искренне приветствовала особенным утробным ворчанием, потому что в складках одежды у девушки всегда был припрятан кусочек чего-нибудь вкусного. Мясной обрезок, яблоко, засохшая булка — вирта радовалась всему, но особенно любила если ей приносили кусочки вяленого мяса. Того что воины брали с собой в обходы по долине. Она жевала жесткие ломтики, блаженно щурясь и урча от удовольствия.
Ким не жалела сил и времени на налаживание отношений с виртой. Ниточка доверия, которая протянулась между ними, крепла с каждым днем. Зверь уже позволял прикасаться к себе, чесать за ухом и даже разрешал класть на затянувшуюся рану нажеванные листики целебного равнинника.
Почему эта вирта сидит на привязи Ким так и не поняла, а спрашивать у кого-то не решалась, чтобы не привлекать лишнего внимания к животинке, которую считала своим единственным другом в этом месте.
Вот и сейчас она улучила момент, чтобы заскочить в привычный проход и пихнуть в зубастую пасть остатки жареного кабанчика. Вирта как всегда моментально проглотила угощение и тут же требовательно толкнула Ким носом в живот.
— Не хулигань! — девушка отпихнула ее от себя, — больше нет, ты же знаешь.
Вирта
— Ну а чего ты хотела? Мы ж не на свободе, где можно брать сколько захочешь. Я б тебя накормила до отвала, будь моя воля. Но увы… — Ким потрепала ее по жесткой холке, — если будет возможность, то принесу еще. Попозже. Ты тут не грусти.
Снова ворчание, которое оборвалось едва успев начаться.
— На твоем месте, я бы не тратил время на эту вирту, — раздался насмешливый мужской голос.
Едва дыша от ужаса, Ким обернулась и увидела Брейра. Он стоял поперек прохода, полностью его перегораживая, так что проскочить мимо не было ни единого шанса.
— Толку от нее теперь мало, — молодой кхасссер подошел ближе и провел рукой по длинной шее. Вирта напряглась, но шипеть не посмела. Воля кхассера давила на нее, как и на всех остальных.
— Я нашла ее… случайно… — сбивающимся голосом пояснила Ким.
Находиться рядом с импульсивным Брейром ей хотелось меньше всего на свете. До сих в памяти осталась первая встреча, когда он самовольно попытался узнать, что у нее в голове. Тогда Хасс остановил его… сейчас рядом не было никого.
Брейр неспешно гладил притихшую вирту и молчал, ожидая продолжения рассказа:
— Она была ранена. И мне стало ее жалко, — совсем тихо добавила она, — вот подкармливаю.
Под конец она совсем сникла. Сейчас еще в воровстве обвинит и в том, что самовольно по лагерю шатается.
Еще минута прошла в тягостном молчании, прежде чем кхассер начал говорить:
— Не так давно один из наших отрядов попал в западню, — он задумчиво потер подбородок, — большой рой притаился в ущелье, и наши выскочили прямо на них…Погибших было много…Почти все. Эта вирта вынесла из самого пекла своего хозяина и привезла его в лагерь. Правда сама была ранена, и сил потеряла много, так что теперь не может обращаться.
Ким все гадала, почему она все время в одном и том же облике. Теперь все встало на свои места.
— В этой форме от нее мало толку. Только если брать в горы или по ущельям ползать, на большее она не годится. Обычно мы таких бракованных ликвидируем. Но эта спасла жизнь своему хозяину, и по нашим законам он обязан сделать то же самое. Поэтому она сидит в закутке, ждет своего часа. Может когда-нибудь для чего и сгодится.
— Она больше не сможет обратиться?
— Кто знает, — он пожал плечами и присел на корточки, чтобы рассмотреть подсыхающую рану, — бывает так, что от истощения вирты теряют способность менять формы. Кто-то навсегда, кто-то нет. Как будет с этой — неизвестно. В любом случае свое право продолжать жить она заслужила.
Право продолжать жить… Ким все никак не могла привыкнуть к жестоким нравам лагеря. Все, кто был бесполезен — или изгонялись, или…ликвидировались. Слабым и никчемным тут не место.
В монастыре Россы, наоборот, привечали всех убогих, которых в долине было предостаточно. Их кормили, давали временный кров, тишину и спокойствие. Здесь давали только одно — шанс уйти, пока не оторвали ноги.
— Тебя ведь Ким зовут, — поинтересовался он без особого интереса, отпихивая от себя морду вирты, настороженно принюхивающуюся к чужаку.