Однажды осмелиться…
Шрифт:
Бродила между стайками кружевных, вышитых, усыпанных бусинками вещиц. Долго колебалась между строгим черным комплектом, с ниткой бусин цвета слоновой кости, и бледно-зеленым, с вышивкой: такие малахитовые тюльпаны — тонкие стебли, вытянутые лепестки. Померила оба, и оба подошли. Дорогое белье. Оленька никак не могла решиться взять один, не то что два. Но потом взяла. Оба.
Ни к чему теперь.
Машину Шлыкова она заметила издалека. Поскорей завернула за угол.
Как смехотворно все кончилось.
58
Степка
Свинтус в квартире освоился, топочет, лезет под ноги, похрюкивает. Деловой. Степка сперва его боялся, а теперь только им и занят: «Свитус хочет яблочко», «Свитус кататься будет» («н» из вредности, что ли, не выговаривает). Сажает пушистого в грузовичок и возит за веревку по квартире. Тот встанет в кузове на задние лапы, передние положит на край и стоит, как некто на капитанском мостике, усов новогодний салют. Степка повозит его, а потом обязательно из кузова вывалит: крутит ручку сбоку, кузов поднимается, перекашивается, Свинтус скользит лапчонками и валится на пол. Дальше — кто быстрее: Свинтус — под диван или Степан со своими объятиями.
Олька ходит как в воду опущенная и вытащенная. Мокрая курица, словом. Что с ней, непонятно. На днях очнулась: а когда Алена вернется? Когда захочет, тогда и вернется, мне она телефон не оставляла. Московский мобильный, понятно, отключен. Не ждет она звонков отсюда. Ольке, конечно, непросто: теперь бегать не к кому, жалиться. А ведь вся на нервах, чуть что — в крик или в слезы. Наверно, с начальничком проблемы. Тем лучше. Тем лучше.
59
— Свет, зайди на минутку, как закончишь.
Зашла.
— Ты что-то Оле ляпнула?
— В смысле?
— В смысле, что я мерзавец, у меня шестеро детей, две любовницы, которых я избиваю, и несчастная жена? Ты же обычно так действуешь?
— Нико, я дружу с Машкой и не позволю подложить ей свинью. Очередную.
— Машке никто свиней не подкладывает. Мы вместе уже двадцать с лишним лет. Я живой человек, Света.
Вроде как можно понять.
— Ну хорошо. Но что ты в этой Оле нашел? Или на безрыбье?
— «Безрыбья» не бывает. А нашел… да… что искал — то и нашел. Тут я ничего нового не придумал.
— Как всегда, таланты выискиваем?
— А почему нет? Она хороша собой — ладно, не спорь, это я тебе говорю, — и ум у нее живой. Меня такие женщины интересуют.
— То есть ты никогда ко мне не подкатывал, потому что я бездарна да еще и на Шрека похожа?
Откинулся на спинку кресла, потянулся:
— Если ты была бы бездарна, я тебя сюда не позвал бы. Ты же знаешь, для меня дружеских
Еле увернулся от пепельницы.
— С ума сошла! Пошутил! Сдаюсь! — И задумчиво: — То есть только что прозвучало предложение…
— Предложение? Не дождешься. Я ж с твоей «прекрасной Олюшкой» не стану конкурировать…
— Та-а-ак… Подслушивала?
— А то.
— Не люблю я это.
— Думаешь, мне нравится? Но надо же быть в курсе событий.
Хмыкнул:
— Я тебе сообщу, когда…
— Когда ее оприходуешь? Давай. Только вряд ли у тебя это получится.
Нахмурился, уткнулся в компьютер.
— Свет, слова выбирай, ладно? Мм… почему такие мрачные прогнозы на мое светлое будущее?
— Ты ее видел последние дни? На ней же лица нет. Она как ужаленная выскочила булку покупать, когда я сказала, что… ну, про Машку сказала.
— Тебя кто за язык тянул?
Света достала из кармана зеркальце, посмотрела в него, ощерив зубы.
— То есть ты девчонке голову морочишь?
— Да она ничего не спрашивала. К тому же у нее у самой муж наблюдается. Сморчок такой.
— Вот-вот. Она спит и видит, как от него отвалить. А тут ты, на белой кобыле. У Оли с головой проблемы. В тридцать лет нормальные люди в меру циничны.
Оторвался от компьютера.
— Светка, ты не понимаешь. В этом и весь цимус. Она просто потерянная такая. Сидит корректором, хотя могла бы дальше двигать. Мужа не бросает, потому что, опять же, куда идти, не знает. Смелости ей не хватает. Знаешь, у меня даже какое-то такое чувство появилось… Защитить ее хочется, проблемы ее на себя взять. Чушь, но трогательно. Я собой доволен. Давно ничего подобного не испытывал.
— Понятно. Вот таких, как я, защищать не хочется.
— Тебя — защищать? Да я еле от пепельницы увернулся.
Помолчали.
— Ага, а потом будешь от нее избавляться, как ты это обычно делаешь.
— Да в том-то и дело, что с ней такой номер не пройдет. Она из тех, у которых «все или ничего».
— Максималисты, по-научному.
— Да нет. Просто она все слишком серьезно воспринимает. Может потом глупостей натворить, в стиле пятнадцатилетней. Сто пудов, что позовет к себе, едва сморчок отъедет на пару дней, — понаставит свечек, музычку подберет. И будет ждать признаний.
— Да… иначе, боюсь, никак.
Опять уткнулся в компьютер:
— А ты не издевайся. Вообще-то я не тороплюсь. Посмотрим.
Света встала, подошла к двери.
— Ты только уж скажи ей что-нибудь… жизнеутверждающее. А то она рассеянная стала, глаза на мокром месте, детский сад. Если бы я знала, что она такая сахарная — замужняя с ребенком, — не говорила бы ничего. Кстати, она уже две опечатки упустила. А нам сдаваться через неделю.
— Ну, скажу, что статью ее в следующий номер поставим.
Света резко повернулась.