Однажды рабби уйдёт
Шрифт:
– Ну, у нас всё было не так, – заметила Мириам.
– Конечно, нет, потому что твоя семья – реформисты, – усмехнулся он. – Вы ходили в храм, как христиане ходят в церковь, преисполняясь торжественного достоинства. Но иудаизм не таков, по крайней мере, в отношении традиций. Вы горячо молились или чувствовали себя слегка виноватыми, если молитве не хватало пыла. Но обычно евреи вообще не молятся; они давен [19] . То есть бормочут заданный текст так быстро, как только могут, и, поскольку он написан на иврите, вряд ли кто-нибудь из них понимает его. Это и стало у реформистов причиной изменения молитв с иврита на язык страны,
19
Давен – читать предписанные литургические молитвы (идиш).
– Разве не имеет смысла понимать, что ты говоришь?
– Я не совсем уверен. Ты помнишь старого мистера Горальского?
– Ты имеешь в виду отца Бена Горальского? Конечно.
– Так вот, как-то раз он сказал мне, что никогда не пропускал повторение ежедневных молитв с пятилетнего возраста. Тогда ему было уже семьдесят пять или восемьдесят. Он знал их наизусть, но не знал, что означают их слова. Он объяснил, однако, что, когда молился, у него возникали иные мысли, отличавшиеся от обычных. По сути, он медитировал, и молитвы, которые он бормотал так быстро, что заканчивал «Амиду» [20] , когда другие и до половины не добирались, были своего рода мантрой. Он был соблюдающим евреем в том смысле, что вначале быстро исполнял заповеди, а затем занимался своими делами. Я никогда не думал о нём как о религиозном человеке, то есть о таком, который намеревается предсказывать волю Бога. Но теперь я считаю Каплана и его группу религиозными.
20
Амида — одна из основных молитв в иудаизме, центральный элемент ежедневного богослужения.
– И ты боишься, что, оказавшись у власти, они извратят…
– Суть службы. Безусловно. Я пытаюсь сказать, что мы, евреи, всегда относились с подозрением к религиозности в соответствии с заповедью: «Не произноси имя Господа попусту».
Она кивнула.
– Сказать тебе кое-что, Дэвид? Ты так и не упомянул Файнбергу о повышении.
– Мириам, Мириам, ты слышала, что я говорил?
– Конечно. И уже не в первый раз. Но сейчас я обеспокоена тем, чтобы ты получал больше денег. Нам следует думать о колледже Джонатона. И Хепсиба взрослеет. Ей понадобятся платья и туфли вместо джинсов и кроссовок, которые она носила раньше.
4
Скофилды были одним из старейших семейств Барнардс-Кроссинга – как Мичумы и Кроссеты. В городе находились переулок Скофилда, выходивший на общественную пристань, и немного травы с парой скамеек, которые фигурировали в городском архиве под именем «парк Скофилда». Но в отличие от дюжины Мичумов и полудюжины Кроссетов, в телефонном справочнике значился только один Скофилд – Джон. Согласно городским сплетням, «Скофилды были осторожными людьми и, как правило, поздно вступали в брак, поэтому заводили не слишком много детей».
К сожалению, это не привело к процветанию, за исключением краткого периода в девятнадцатом веке, когда судья Сэмюэл Скофилд внезапно сорвался в Китай для торговых операций и заработал много денег за одно путешествие. Но затем врождённая осторожность снова одержала верх, и он не рискнул повторить. К моменту его смерти состояние было в значительной степени растрачено. Но добросовестный судья, по крайней мере, сумел учредить стипендии в Гарвардском колледже и Гарвардской юридической школе с условием, что их может получить только тот, кто
Возможно, из-за того, что в течение многих лет не оказалось ни одного претендента, и приёмная комиссия чувствовала себя немного виноватой, Джона Скофилда, чьи оценки в высшей школе Барнардс-Кроссинга были честными, но низкими, приняли в колледж. А через четыре года он подал заявление и поступил в юридическую школу.
В двадцать восемь лет Джон Скофилд был высоким, белокурым молодым человеком с бледно-голубыми глазами и большими квадратными белыми зубами, красивым и флегматичным. Он делил офис в Салеме с четырьмя другими адвокатами, которые, как и он, боролись за создание собственной практики. Однако Джону приходилось немного лучше, так как его коллеги были женаты, а он мог поддерживать только себя: «Скофилды, как правило, поздно вступают в брак».
Через зал находилась контора пожилого адвоката, Дж. Дж. Малкейхи, владельца офиса, который арендовали Скофилд с товарищами. Джон Скофилд часами просиживал в кабинете Малкейхи, потому что у него было много времени, и потому что старик любил поговорить, особенно пропустив рюмочку-другую. Часто Малкейхи давал ему какую-то работу, в основном канцелярскую, за которую платил, обычно довольно щедро. А иногда Малкейхи передавал ему дело, если сам был слишком занят или ленился. Именно так Скофилд стал защитником Хуана Гонсалеса. Утром, однако, он сидел не в суде, а в кабинете Малкейхи. Старик взглянул на часы и спросил:
– Ты не пошёл сегодня утром на суд?
– Всё кончено, – удовлетворённо улыбнулся Скофилд. – Я заключил сделку о признании вины.
– Какую сделку?
– Шесть месяцев и годовой испытательный срок. Я полагаю, что это намного лучше, чем рискнуть на три-пять лет.
– Я бы его вытащил, – буркнул Малкейхи.
– Да ну, Дж. Дж., он был чертовски виновен.
– Какое это имеет значение? Пусть решает жюри. Что произошло?
– Ну, у Гонсалеса огромная семья, и каждую секунду появлялся кто-то из них, чтобы задать мне вопрос или дать какой-нибудь дурацкий совет. Это начало действовать мне на нервы. Поэтому вскоре я перешёл улицу и устроился выпить чашку кофе. Через пару минут там же оказался помощник окружного прокурора Чарли Вентуро. Вы его знаете?
– Конечно. Я ни за что не повернусь к нему спиной.
– Да ну, он хороший парень. Во всяком случае, он присоединился ко мне, и мы начали говорить. Он продолжает рассказывать о то, как сильно занят этим делом, и как окружной прокурор наступает ему на пятки. А потом он так забавно улыбается углом рта…
– Вот когда действительно стоит остерегаться. Я тут же отступаю назад и крепко держу кошелёк.
Скофилд приоткрыл губы и показал зубы, демонстрируя, что оценил шутку.
– В общем, он сказал, что лучше бы мне посоветовать своему клиенту признать вину. Поскольку дело разбирал судья Прентисс, и вы знаете, как он относится к чернокожим и пуэрториканцам, и я знаю, что у него есть готовое дело…
– У него не было дела, – категорически отрезал Малкейхи.
– О, нет, Дж. Дж., у него был свидетель, приличный парень средних лет, который…
– Который облажался или не смог подтвердить свои показания.
– Нет, всё в порядке. Я видел его в коридоре.
– Значит, он облажался. Он сказал Вентуро, что не уверен, что это был Гонсалес.
– Зачем ему так поступать?
– Потому что жена его достала. «Зачем тебе связываться с кучей сумасшедших пуэрториканцев?» Вот почему. Это случается постоянно. Итак, Вентуро, зная, что у него нет дела, и увидев, как ты идёшь выпить чашку кофе, следует за тобой и предлагает сделку. Позволь спросить: если у него было готовое дело, и он был уверен в осуждении на срок от трёх до пяти лет, зачем ему предлагать соглашаться на паршивые шесть месяцев?