Однажды в Америке
Шрифт:
Когда мы прибыли на место, братья первым делом выставили всех посторонних за пределы склада. Охраннику они предоставили оплачиваемый отгул на оставшуюся часть дня. На оплате отгула настоял Макс.
Профессор действовал безукоризненно. Братья выпученными глазами смотрели, как из машины выскальзывают десятидолларовые купюры. Когда Профессор откинул крышку и показал им внутреннее устройство машины, это произвело на них требуемое впечатление. Старший Химмельфарб от возбуждения забрызгал всех вокруг слюной и начал изъясняться только в превосходной степени: «Великолепно! Изумительно! Колоссально!» Когда речь зашла
— Завтра я доставлю вам настоящее, напечатанное и заверенное гарантийное письмо, — пообещал он. Профессор был воистину великолепным продавцом.
— Этот парень сможет навязать любой товар даже уличным торговцам, — прошептал Макс.
Дрожащими руками Химмельфарб — передал Профессору тридцать пять тысяч. Профессор похлопал его по спине.
— Не беспокойтесь. Завтра я получаю крупную партию чистой бумаги для печати, и вы будете первым, кому я ее доставлю. Я гарантирую, что вы будете получать доходы, превышающие тридцать пять тысяч в неделю.
Мы оставили Химмельфарбов подсчитывать свои прибыли. Они заявили, что, как только у них будет требуемая бумага, они начнут работать сверхурочно. По виду Косого я понял: если мы быстро не отчалим, его прямо здесь разорвет от хохота. Он уже кашлял и задыхался от едва сдерживаемого смеха.
На обратном пути мы заехали в магазин Профессора и прошли в его мастерскую. Она располагалась в том же подвале, только теперь была оснащена разнообразными современными станками для обработки дерева и металла. Профессор отсчитал тридцать тысяч долларов и передал их Максу.
— А еще у вас есть на примете такие же лопухи, как Химмельфарбы? — спросил он. Макс улыбнулся:
— Я ни на что не намекаю, Профессор, но каждому — свой рэкет. Как правило, мы не занимаемся пйдобными фокусами. Просто Химмельфарбы доставали нас на протяжении долгого времени. Они просто до зуда желали быть облапошенными.
— Могу уверить тебя, что это весьма доходное дело, — ответил Профессор. — Ежемесячно я сплавляю как минимум одну печатную машину по цене от трех тысяч и выше. Дороже всего, за пятьдесят тысяч, я продал этот механизм одному итальянскому графу. Я устанавливаю цену, исходя из финансового положения своих потенциальных клиентов. Или лучше назвать их лопухами? — Он усмехнулся и продолжил уже более серьезным тоном: — Думаю, что нет необходимости предупреждать вас о том, что иногда эти лопухи обращаются к властям в надежде добиться возмещения ущерба.
Макс беззаботно прервал речь Профессора:
— Мы сможем с ними справиться. Кроме того, я вам вот что скажу, Профессор. У них не будет никаких доказательств. Сегодня вечером вы получите свою машину обратно. А от вас я хочу следующего. У вас найдется рулон туалетной бумаги?
— Туалетной бумаги? — растерянно переспросил Профессор.
— А, конечно, в туалете есть туалетная бумага.
Он вышел из мастерской, вернулся с начатым рулоном и с недоумевающим видом передал его Максу. Макс подошел к пустому корпусу печатной машины и, положив в него рулон, спросил:
— Вы можете сделать так, чтобы после поворота рычага рулон начал разматываться и бумага вылезала через прорезь?
— Да, я понял, чего ты хочешь.
Приступая к работе, Профессор от души потешался:
— Очередной прикол, да, Макс?
Я попытался возразить:
— К чему затевать всю эту возню?
Макс широко улыбнулся:
— Ты уже понял, Башка? Отличная шутка, верно?
Я улыбнулся мальчишескому энтузиазму Макса. У Профессора ушло более двадцати минут на то, чтобы установить рулон с туалетной бумагой в ящике и добиться правильной работы устройства. Макс радовался, словно ребенок, получивший в подарок новую механическую игрушку. Подхватив ящик, мы направились к выходу. Макс спросил у Профессора:
— Вы будете в мастерской около одиннадцати вечера? В это время вам доставят машину, которую мы продали Химмельфарбам.
— Если это необходимо, я готов прождать всю ночь, — ответил Профессор. — Возврат машины сэкономит мне целую неделю работы.
Мы отвезли пустой ящик к Толстому Мои и поставили его на полу в нашей комнате. Взглянув на хитро улыбающегося Макса, я сказал:
— Ну что, Макс, мой мальчик, будем укладывать мистера Мура прямо сейчас?
Макс просто подпрыгнул от неожиданности и с удивлением спросил:
— Как ты догадался, Башка?
— Элементарно, мой милый Ватсон. Не забывай, что я использую свою башку. Могу поспорить, что даже Косой понял, в чем дело.
Косой что-то обиженно пробормотал себе под нос. Мы взяли мистера Мура и аккуратно уложили его в ящик.
— О, он начинает поспевать, — пробормотал Макс. — Фу! Шанель номер пять.
Я усмехнулся:
— Да уже сильнее, чем номер пять, он благоухает по меньшей мере, как номер семь.
— Ты убедился, что мистер Мур не будет мешать операциям с туалетной бумагой? — скорбно спросил Макс.
— Все в порядке. Я закрепил его ноги у стенок, — ответил я, и мы плотно закрыли крышку.
Макс повернул рычаг, и из прорези поползла туалетная бумага. Плюясь во все стороны, Макс передразнил старшего Химмельфарба:
— Великолепно! Колоссально!
— Хотел бы я посмотреть, как они потянут за рычаг и увидят эту бумагу, — произнес Косой.
— А когда они откроют крышку и заглянут внутрь, — захлебываясь от смеха, сказал Простак, — то увидят мистера Мура, который будет глядеть прямо на них.
— Могу поспорить, что они там же и сдохнут, как мистер Мур! — добавил Косой. Мы оставили ящик на полу.
— Я думаю, что следующим номером после такой работы должно идти что-нибудь взбадривающее, — сказал Макс.
Косой высунул голову в зал и проорал:
— Взбадривающего!
Мои принес поднос с двойным виски. Взбодрившись, мы занялись каждый своим делом. Простак немного поработал с грушей в углу. Макс тренировался, выхватывая спрятанный в рукаве мелкокалиберный револьвер. Косой тихонько наигрывал на гармонике, а я упражнялся с ножом, полосуя, воздух вокруг себя. Ровно в десять появились Веселый, Пипи и Глазастик. Как всегда, они вошли, следуя друг за другом в строго установленном порядке. Первым с преувеличенно важным видом вышагивал Веселый. Следом за ним, постреливая глазами во все стороны, двигался похожий на улыбающегося хорька Пипи. Замыкал шествие раскачивающийся из стороны в сторону и непрерывно озирающийся, будто все время ожидающий удара в спину, Глазастик.