Однажды в Лопушках
Шрифт:
— Только поспешить надо, — Олег огляделся.
Где бы они ни находились, место это было донельзя странным. Будто пещера темная, стены то ли исписаны, то ли изрезаны. Из освещения — пара факелов, закрепленных у самого потолка.
Горят.
Чадят. Выедают воздух.
Старуха, которую уже старухой назвать и язык не поворачивался, склонилась над Ингой. Потянула. Заворчала:
— Ишь ты… надо же… не думала, что повидаю этакое чудо. А ты, ведьмачок, чаруй…
— Что чаровать?
— Мне откудова знать-то?
Ага… легко сказать. Да только… какой из Олега ведьмак? Не ведьмак, название одно… но если другого шанса нет, то… то он должен.
И сумеет.
Не было такого, чтобы Олег Красноцветов чего-то да не сумел.
Глава 50 В которой настоящее встречается с прошлым
Ромашковый чай хорошо успокаивает. Особенно если его выплеснуть кому-нибудь в рожу.
Если падать в Бездну, то рано или поздно поймешь, что любое падение по сути своей — полет. Так и здесь. Я раскинула руки, и те превратились в крылья.
Черные.
Какие еще могут быть крылья у некроманта?
Женщина-некромант… глупость несусветная! То есть, они, конечно, встречаются и даже обучение проходят, но… но это редкость! Некромантия противна самой женской сути. А я вот… меня вот… угораздило.
Везет же тебе, Маруся.
Я так думала, пока летела.
А потом еще подумала, что тьма моя слишком давно меня ждала. И мне без неё тоже было плохо. Маятно. Хорошее слово. Как раз точно описывает мое состояние.
Ма-ят-но.
Когда в душе разлад и на сердце тоже.
Нет, я не обижалась на матушку. И на отца. Я его знать не знала, а стоит ли обижаться на незнакомого человека? То-то и оно. А матушка… я найду тех, кто её убил.
Тьма поможет.
И она согласилась, окутала меня теплым облаком. Моя… и стоило бояться? То-то же. Теперь я не боюсь. Волнуюсь, как волнуются перед грядущей встречей с давним другом.
Больше чем другом.
И от волнения меня пробирает дрожь, которая распространяется на крылья, и… и мне не дают упасть.
— Тише, Маруся, — меня подхватывают, и оказывается, что чужие крылья тоже могут держаться на моей тьме. Эти крылья огромны и сильны. Их хватит, чтобы поднять в воздух двоих. — Сосредоточься.
— На чем?
— На чем хочешь. Это твоя сила. И тебе надо её собрать.
Всю? Всю-всю до капли? Ведро опрокидывается, вода разливается. Бабушка, я не специально. Но бабушка не слышит. Бабушка занята. Она сидит в центре комнаты, на домотканом половичке, вокруг которого раскладывает травы.
…белая полынь. Её хранят в особой плетеной корзинке, под кроватью. И трогать эту корзинку запрещено строго-настрого.
Я хватаю тряпку, спешу убрать воду, пока бабушка
— Брось, детонька, — говорит бабушка, поднимая полупрозрачную веточку. — Иди сюда, садись.
Память.
Тетушка говорила, что обряд проводился… да вот пока я жила с нею, он и проводился, но ничего не помню! А потом? Когда уехала? Я ведь возвращалась на каникулы. И даже потом, работая, тоже возвращалась?
— Возьми, — бабушка растирает ветку пальцами, и полынная труха сыплется в ладони. — Закрой глаза.
— Зачем?
Она лишь качает головой.
Ягоды омелы, белые, маслянистые. Раздавишь такую, и потянется она соплей. Омелу не люблю. Паразит. Но следует признать, что сама по себе омела очень полезное растение.
— Надо, дорогая. Садись. Закрой глаза.
Я подчиняюсь.
И липкий сок омелы касается моего лба.
Бабушка рисует знаки…
…память.
Память — это сложно. Запутано. Бабушку помню. А маму… маму я не помню! И паника вновь накрывает меня с головой. Крылья подламываются, но мне опять не дают упасть.
— Тише…
— Я просто…
…мама закрывает глаза ладошкой, спасаясь от солнечного зайчика. Я смеюсь. У меня в руках круглое зеркальце, и я ловлю свет.
Это… смешно?
— Хватит, Маруся… — мама подхватывает меня на руки и кружит. — А ты тяжелой стала! Большой такой…
Она касается теплыми губами щеки и только потом меня отпускает.
— Собирай вещи, — говорит она. — Нам пора ехать.
И я бегу вприпрыжку. Я счастлива! Мама заберет меня к себе. И мы будем жить вдвоем! Только вдвоем! Она обещала. Давно, правда, но я ждала. И вот мама готова исполнить свое обещание.
У меня сумка.
Я пытаюсь понять, что именно надо сложить. Нет, бабушка уже положила и майки, и трусы, и даже платье, которое не новое, но для дома сойдет. А я смотрю и… почему-то страшно.
Почему?
Я ведь так хотела уехать с мамой. И уеду. А бабушка? Что с нею будет? Она останется совсем-совсем одна? И от этого тоже грустно. Я сажусь на кровать, прижимая сумку к себе.
— Аленушка, ты уверена? — бабушкин голос доносится из-за расшитых шторок, что отделяют одну комнату от другой. — Может, не стоит торопиться?
— Мама, выхода особо нет, ты же видишь, что с ней происходит! Это… это неправильно!
— Просто сила.
— О да… темная сила! Вчера она на кладбище ушла.
Я?
Не помню.
— Сколько раз ты её забирала оттуда? А эта проклятая усадьба. Её туда тянет. Нам удалось перехватить, но это не может продолжаться вечно!
— Просто сила зовет.
— Именно! А не станет силы, тогда она будет нормальной.
— Не будет, — жестко сказала бабушка, и у меня руки задрожали. — Твоя дочь уже нормальна. Для некроманта.