Однажды в Марчелике 3

Сухов Лео

Третий и четвёртый успели и развернуться, и навести винтовки. Но через секунду один уже смотрел на ошмётки плеча, развороченного пулей, а второй – сразу же лишился винтовки. Её-то прикладом Дан его и вырубил.

– Сдаюсь! – завизжал знакомый голос.

Это пятый солдат понял, что происходит. Но тяжёлая пуля, пробившая ему живот, временно прекратила крики.

– Поздно, метен! – сочувственно сказал Дан. – Был бы посообразительнее, остался бы жив… И ребят своих уберёг бы. Наши все в порядке? Никто не ранен?

– Все!

Раненых нет! У нас Ламмерта слегка зацепило! – раздались ответные крики.

– Собираем воллов и разбиваем лагерь! – приказал Дан. – Раненых перевязать, мёртвых похоронить!

– Так нет же мёртвых! – крикнула Мэнола.

Дан навёл револьвер на солдата, раненого в живот, и спустил курок, добив бедолагу.

– Теперь есть! – хмуро сообщил он.

Собрав воллов, касадоры отогнали фургон в сторону от дороги и стащили солдат к временному лагерю. Обрив от колючек четыре крупных кактуса, пленников привязали к ним. Солдат с пробитым плечом тихо стонал, а остальные молчали, свесив головы – ещё не пришли в себя.

– Помогите… – попросил раненый.

– Хочешь отправиться за своим командиром? – удивился сидевший в охране Алекс.

– Плечо… Больно…

– Дан! – крикнул Алекс. – Тут пленный жалуется, что ему больно!

– Я сейчас возьму бечёвку покрепче и оторву ему яйца! Узнает, что такое боль, придурок!.. – мрачно отозвался Дан.

– Всё слышал? – спросил Алекс у пленника.

– Я просто выполнял приказ… Просто солдат! – тоскливо ответил тот.

– Дурак ты просто! – ответил Алекс и отвернулся, скрывая жалость в глазах.

Спустя два часа все пленники очнулись. Только раненый в плечо потерял сознание. Он ещё час стонал, умолял, просил, а потом замолчал. Сказывалась и жара, и потеря крови. Подошедшие Дан и Иоганн равнодушно посмотрели на него и подошли к другому солдату.

– Как тебя зовут? – поинтересовался Дан.

– Кевин, метен! – ответил тот, вжимаясь в кактус.

– Кевин… И что ты тут делаешь, Кевин? – Дан присел напротив и участливо посмотрел на пленника.

– Я служу….

Кулак Иоганна врезался ему в скулу.

– Неверный ответ, – проговорил Дан. – Я не люблю говорить… Лишний раз. Поэтому объясняю один раз: если я спрашиваю, что ты тут делаешь, вы рассказываете мне всё. Сразу. Сами. И начинать надо не от сотворения мира, а от того момента, как вы пришли сюда. Всё ясно?

Пленники промолчали, и только Кевин, увидев занесённый кулак, быстро затараторил:

– Да! Всё ясно, метен! Мы тут в дозоре, метен! Нас командир послал, метен!

– Молодец! – похвалил Дан. – А теперь следующий вопрос…

Спустя ещё пару часов отряд снова взобрался в сёдла. Пленники бились в путах на земле, но ничего не могли поделать. Их очень надёжно связали. Кевин плакал и умолял его отпустить, но касадоры были глухи к мольбам.

И только в последний момент Дан повернулся, чтобы

сказать:

– Вы пришли на центральные равнины Марчелики! Вас сюда никто не звал, но вас и не гнали. Вы пришли и убили мирных жителей: женщин и детей. Если такое делает касадор, он едет за воллом в петле. Я не вижу причин, по которым вас надо жалеть!

– Метен! Мы же солдаты! Мы выполняем приказ! – изогнувшись, один из солдат моляще посмотрел на касадора.

– Мы тоже своего рода солдаты, придурок! – ответил Дан. – Но мы не прикрываемся приказами. Мы отвечаем за свои поступки… Давай, Ночка! Н-но!..

И отряд пустился в путь, а за ним, по земле, тащились пленники. Трое из них ещё некоторое время кричали, умоляли, проклинали, но не дождались ни жалости, ни милосердия. А четвёртый солдат молчал – он так и не пришёл в себя. Он даже умер, не открывая глаз. Впрочем, его соратники вскоре последовали за ним. Их трупы так и остались лежать посреди равнин – на поживу стервятникам…

Мир касадоров суров, и законы у них суровые. И касадоры не воюют с женщинами и детьми – это закон. А за его нарушение они карают и своих, и чужих – одинаково сурово. Осадившие Стеинхольвег солдаты уже были обречены, но ещё не знали об этом. Они азартно стреляли из орудий по укреплённой части города, где прятались мирные жители. И искренне верили, что ещё несколько дней, и город будет взят. А смерть уже неслась к ним по пыльным дорогам, готовая обрушиться в ночи на их лагерь…

И счастье было тому, кто успеет умереть в бою.

Г. Стеинхольвег, Марчелика, начало ночи 15 мая 1937 М.Х.

Антуан, поморщившись, присел за стол. Хоть новый командир сотни и принял чудодейственный настой Эрфы, но плечо ещё болело. Тот гад, выстреливший в него, умудрился засадить пулю так, что сустав был расколот вдребезги. Антуана до сих пор трясло при воспоминании, как над ним колдовал полковой лекарь. Столько боли в своей жизни он ещё не испытывал…

К счастью, всё было в прошлом. Антуан шёл на поправку, а последний оплот проклятого Стеинхольвега скоро должен был пасть. Дома в укреплённом центре и так уже не особо выступали над землёй: армейская артиллерия работала на славу. А местные жители прятались, по всей видимости, в подвалах, которые не везде имелись.

– Ну что, фортисы… Что хорошего скажете? – поинтересовался Антуан у шести выживших десятников.

Первый штурм оказался на редкость неудачным и кровавым. Колонна солдат добралась до баррикады, которая перегораживала вход в центр – и попыталась с наскоку ворваться внутрь.

В ответ жители Стеинхольвега открыли такой ураганный огонь, что половина сотни там и полегла… Может быть, часть защитников города и не могла похвастаться меткостью, но при таком количестве стволов завеса из пуль была непроницаема для пехоты.