Однажды в Зубарихе
Шрифт:
– Эва, как приласкала, не иначе у ево весь дух скрозь нижнюю дырку вышел...
Катерина принялась хлопотать над распростёртым Васькой, пытаясь привести его в чувство, попутно костеря на чём свет Тальку.
– Ладно, хватит тут страдания разводить,- прикрикнул на неё уже несколько отдышавшийся Михаил. Он нет-нет да и пробегал вопросительным взглядом по Тальке, поверженному Ваське и валявшимся рядом вилам. Талька же вновь втянулась в свою скорлупу и стояла в своей обычной набыченно-безразличной позе.
– А ну мужики, грузи этих и по домам их, некогда тут с ними, потом разберёмся, как проспятся, а сейчас работать надо. Вона
9
Везти чуть живого Ваську и серьёзно помятого, так до конца и не понявшего из-за чего весь сыр-бор, Егора взялась избирательно сердобольная Катерина.
– А клевер грузить-то кто будет, одна Талька что-ли?- поинтересовался, слюня цигарку одноногий Маклюшин.
– А ты не переживай, погрузим. Ты главно, как поедешь своей махрой воз не запали,- с этими словами Михаил скинул рубаху и взялся за вилы.- Давай Таль, покажем, как работать надо.
Михаил на удивление быстро вспотел, сказывался многолетний перерыв именно в работе такого рода, но постепенно приноровился, втянулся. Его мускулистый торс блестел, играл перекатывающимися буграми мышц в лучах уже шедшего на закат солнца. Ррраз, ррраз, пять-шесть раз поддел вилами Михаил, столько же Талька и копна уложена, ещё пять-шесть раз и вторая на возу. Очесать воз, к граблям первым успевал Михаил... ррраз, ррраз, с боков, с заду, с переду и всё, готово - отправляй. Подъезжает следующий возчик, никаких остановок, перекуров... Не прошло и часа - очереди, порожних телег как не бывало.
Талька из-под платка наблюдала за Михаилом, недоумённо уступала грабли для очёса - никто, с кем бы из мужиков ей не приходилось работать, не был столь предупредительным. Он же стремился подцепить вилами побольше, а ей оставлял поменьше, уступал более короткую дорогу от копны к возу, время от времени упрашивал:
– Куды ты столько тащишь? Меньше бери, лучше сходим лишний раз...
– Да што ты её жалеешь?- подсмеивался очередной возчик.- Ей сколь ни нагрузи, она всё сопрёт и не охнет, всё равно што...
– А ты сам кила сипатая слазь да потаскай, чем насмехаться,- зло оборвал насмешника, маявшегося грыжей, Михаил.
Впрочем, времени на разговоры почти не оставалось. Талька с Михаилом так споро работали, что кривые, хромые на деревяшках, безрукие и прочие (в те годы участников ВОВ насчитывалось ещё так много живых, что к ним относились как к обычным людям - власти пока ещё не было выгодно пропагандировать мнение, что все последующие поколения много им задолжали) возчики едва успевали принимать и утаптывать клевер. Окончательно управились уже на заходе солнца. Очёсывая последний воз, Михаил, тяжело отдуваясь, приговаривал:
– Вот и всего делов... уфф, будто искупался.
– Оденься, чай простынешь,- тихо посоветовала Талька, и тут же, устыдившись, отвернулась и быстро засобирала свои вещи. Михаил удивлённо взглянул на неё, но совету внял, подобрав рубашку, ею же вытерся, а потом одел. Холодный сырой вечер вступал в свои права.
– Таль ты куда? Езжай с возом, я залезть подсоблю,- предложил Михаил, видя, что Талька собралась идти пешком через поле.
– Не, не поеду,- замотала головой Талька.
– Ну, тогда давай со мной, на мотоцикле довезу.
– Не,- словно чего-то испугавшись, Талька почти побежала по своей полевой тропке.
Михаил
Талька словно обретя крылья, не глядя по сторонам, миновала поле, ферму, где доярки уже закончили вечернюю дойку, но коров пока ещё не загнали в стойла и они лениво лизали большие куски соли во дворе. Лишь вбежав через заднюю калитку в свой огород, она с разбегу повалилась под раскинувшую широко крону яблоню, и тут же перевернулась на спину, устремив взгляд в темнеющее вечернее небо. Идти в избу не хотелось, вернее, неодолимо захотелось остаться наедине со своими, навеянными только что произошедшим, думами.
А дома... дома её ждало однообразное, занудное и недоброжелательное нытьё матери, дойка Зорьки, ужин, печь, дрова... А потом, когда мать наскоро перекрестясь на икону (такими скороверами в Зубарихе являлись большинство из околхозенных старух - то ли верили, то ли просто по привычке, но иконы держали, и вроде бы даже молились перед сном), полезет спать на печь, она будет до наступления полной темноты выглядывать из-за занавесок в окно. В летние вечера на улице бывало довольно шумно, гуляла местная и приезжая молодёжь, слышались немудрёные коряво-разухабистые частушки под гармонь или балалайку, смех, визг, брань, прохождение ватаг подростков по деревни из конца в конец. Конечно, основным "приводным механизмом" того шума были парни и девчата старшего школьного возраста.
И так Талька сидела возле окна уже много лет, смотрела, слушала. Она не гуляла и в своё время, её никто никогда не вызывал на улицу, даже в деревенский клуб, когда там изредка крутили кино, она давно уже не ходила. Но сейчас, лёжа в огороде лицом к небу, она не думала о предстоящем очередном сером вечере. У неё появилось нечто, чего не было раньше, у неё был прошедший день, день не похожий ни на один из всей её предыдущей жизни. Закрыв глаза, она видела Его, там возле копен, его спину в клетчатой рубахе и потом, обнажённого по пояс, блестящего от пота, играющие мускулы... его заботу, - о ней никто никогда не заботился - его слова, приглашение сесть на мотоцикл... прижаться к той спине... Нет, для Тальки это было слишком.
Все последующие дни Талька жила этими воспоминаниями, как в полусне воспринимая реальный мир. Данное обстоятельство не осталось незамеченным. На деревне стали поговаривать, что Талька, едва не задушив в своих объятиях Ваську, не иначе влюбилась, впервые в жизни ощутив хоть и ледащего, но всё ж таки мужика. Стали подначивать и Ваську. Но тому было явно не до того и вообще не до шуток: после случившегося, он панически боялся, что бригадир не забудет слов, по пьяни сорвавшихся у него с языка. Это он помнил хорошо, а вот то, что собирался запороть Михаила, как-то не задержалось в его голове, выветрившись вместе с винными парами. И прочие очевидцы, со смехом вспоминая, как "околевал" Васька в талькиных объятиях, почему-то факт наличия у него в руках вил и недвусмысленные намерения, не упоминали. Катерина, та вообще, ничуть не стыдясь очевидной неправды, всё излагала со своей специфической позиции. Дескать, Талька, с того, что мужики на неё не смотрят, вконец озверела и, воспользовавшись потасовкой, кинулась обнимать Ваську, да так, что чуть не задушила, и теперь бабы глядите, она и до ваших доберётся, так же "приласкает".