Одни сутки войны (сборник)
Шрифт:
— А знаешь, чертушка, я ведь по тебе соскучился.
— И я. Каждый день канючил у полковника: отпустите к майору. Куда там! Все в разгоне… Но главное — вы живы. — Он посерьезнел: — Мы тут с ребятами обсуждали: ведь если бы мы вместе тогда поехали, могло статься, кто-то и не вернулся…
— Ерунда. Случай! Считай, что я за тебя твои пули принял.
У радистов известия оказались радостными. Шифровальщик передал радиограмму, из которой явствовало, что разведчики-десантники благополучно добрались до ближних партизан. Во второй половине дня начнут работу.
19
Ну что ж, все идет правильно, все грамотно. Одна группа подстраховывает и контролирует другую. В таком деле, как разведка, это и есть высший класс точности.
Шофер развернул машину так, чтобы сразу двинуться в штаб, но Лебедев приказал ехать в Радово.
— Только не болтать! Понял?
— Так точно! Понятно было и раньше — прибегала…
— К тебе?
— Ага. С почтой. Интересовалась, как вы, где…
— Чертова девчонка! — сияя, выругался Лебедев.
— Это уж точно, — расхохотался шофер. Не доезжая до штаба тыла, он остановился. — Идите, а я поеду заправлюсь…
Они стояли в бывшем школьном саду. Теперь здесь торчало несколько спецмашин — тяжелых, неуклюжих, людей почти не было. Дуся прижимала к груди какие-то бутылки, словно прикрывалась ими от того неизбежного, чего оба ждали и чего побаивались. Он понимал это и потому уже не краснел, не смущался, был покровительственно-спокойным.
— Тут у нас девчонки-травницы. Вот… — Она протянула ему бутылки. — Настои. Сами делали. Очень помогают.
— От чего? Вы даже не знаете, что у меня…
— От ран. Всяких ран. Потом они укрепляющие. Вам нужно. Вы ведь еще бледный. Я вижу.
Они говорили о пустяках и знали, что за сказанным стоит другое, невысказанное, гораздо более важное и нужное. И это невысказанное было самым прекрасным и желанным.
Странно, Дуся уже не казалась Лебедеву ни молодой, ни хорошенькой. Она была Дусей. И большего ему не требовалось, потому что приятно было ощущать эту вечную женскую заботу о раненом, видеть эти тревожные и любящие глаза и чувствовать тепло ее рук. Он никогда не испытывал такого. Жена всегда казалась ему очень правильной, но слишком сдержанной: она была учительницей. Ему нравилось, что Дуся не спрашивает о соседке за тыном и ее судьбе. Вероятно, считает это неважным. Самое важное — встреча.
Уже отговорив о разных разностях и пустяках, уже поцеловав ее украдкой, Лебедев как бы между делом сказал, что начальство благодарит ее и девчонок за сообщение о соседке. Дуся ответила:
— А я знаю.
— Откуда?
— А у нас были. Беседовали. И у нее были. Нам велели молчать.
Вот в чем дело!.. А он-то думал, что во всем виновата встреча… Оказывается, «велели молчать». Впрочем, Лебедев быстро утешился. Дуся стала рассовывать по его карманам бутылки с темным настоем. Он ловил ее руки, пытаясь попридержать и привлечь ее к себе… Тут подъехал «виллис», и они распрощались.
— Завтра я подскочу, —
— Красное… А… зачем все это? Так нужно?
— Да. Нужно, — кивнул он.
В штабе он опять зашел к Каширину и узнал, что красное белье — сигнал отхода наших резервов.
Совпадение методов сигнализации — разноцветные ракеты у разведчиков и разноцветное белье у немцев — огорчило и заставило задуматься. Как помочь Матюхину, как предупредить его о грозящей опасности?
Дома Лебедева ждал полковник Петров.
— Командующий торопит: сверху требуют ускорения событий. Командарм жмется, ссылается на эсэсовцев и на этом основании выпросил из резерва фронта целую танковую бригаду. Сейчас для него главное — эсэсовцы. Как, впрочем, и для фронта.
— Подождем ночи, — ответил майор.
Он, конечно, мог сказать, что подготовка событий и их развитие происходили без него и нести за них ответственность он не хочет и не может, что недовольный, чересчур требовательный тон полковника неуместен. Но Лебедев ничего не сказал, даже не подумал об этом. Как и всякий штабной офицер, он знал: раз сел на свое место, значит, автоматически принимаешь на себя ответственность за действия предшественников.
Он принялся за дела и вдруг вспомнил о телеграмме от партизан, спросил:
— Товарищ полковник, на кой черт они затевают этот самый футбол?
— Ну — формально — почему бы и не отметить воскресенье хорошим отдыхом? А вообще-то стоит подумать.
Полковник ушел, а Лебедев позвонил Каширину. Тот выслушал сообщение о предстоящем футбольном матче и предложил зайти к нему.
— Не могу. У телефона.
— Ладно, я подскочу.
Каширин пришел со свертком, выложил из него сухарики и вчерашнюю початую бутылку.
— Послушайте, майор. Я убежден, что сообщение о футбольном матче либо ерунда, либо очень важный ход. Что слышно от Матюхина?
— Дал сигнал: противник на месте.
— Врать не станет. Предположить, что их захватили и выжали сигналы, маловероятно. Значит, Матюхин верит в точность донесения. Но давайте опять-таки пораскинем мозгами. Первый день у разведчиков, вероятнее всего, ушел на акклиматизацию: осмотрелись, провели первую разведку…
— Так. Но мне сообщили, что в той стороне был слышен лай собак и там заметили развернутые цепи противника — очевидно, шло прочесывание.
— Ну что ж… Значит, вчерашние наши предположения оказались не беспочвенными. Наш с вами противник отдохнул и разгадал наш финт с Матюхиным. Мы ждали этого. А перестрелка, шум отмечались?
— Нет.
— Наши наблюдатели сообщили, что ракеты взлетали в разных местах. Первые — в полночь, южнее, вторые — в три часа ночи, севернее. Правее. Если предположить, что Матюхин попался и выдал сигналы, то противник не стал бы кочевать. Он выпустил бы ракеты с одного места. А эти, видимо, шли. Скорее всего потому, что кое-что узнали, но сведения показались недостаточными, а уточнить их на месте невозможно. Все правильно, как мне думается.