Одни сутки войны (сборник)

Мелентьев Виталий Григорьевич

В этой бессонной избе люди делали свою невидимую, неизвестную и непонятную солдатам и строевым командирам работу: из колонок цифр они извлекали слова. Расшифровали.

Шифровка расстроила Лебедева. Докладывала группа, действовавшая вместе с партизанами. Обнаружено подозрительное движение эшелонов в обе стороны дороги. Возможно, начало отхода. Принимаются меры уточнения.

Потом ему позвонили артиллеристы и сообщили, что в тылу врага засечены осветительные ракеты и, кажется, стрельба.

— Примерно в том месте, откуда вчера сигналили.

Час от часу не легче! Вот почему вторая

группа не подала повторного сигнала — ее засекли. Охотились за группой Матюхина, а наткнулись на нее. Тогда понятно, почему Матюхин увел свою группу на юг, и, выходит, он прав, подавая сигнал об отходе резервов.

Майор тщательно обдумал ситуацию и написал разведсводку так, чтобы каждый читающий ее понял: резервы, кажется, отходят, но нужна проверка.

Как ни странно, полковник Петров не разбудил его утром — дал выспаться. А когда Лебедев вскочил, то выяснилось, что Петров на совещании у командарма. Шофер и Маракуша спали — видимо, приехали под самое утро. На столе у телефона лежала деликатная записка:

«Переброска завалена. Есть потери. Маракуша».

Словом, все складывалось как нельзя хуже. Одна группа засечена, вторая — не прорвалась. Майор представил себе положение полковника Петрова на совещании у командующего. Пусть никто ничего не скажет — неудачи неизбежны. Война есть война. Но каждый обязательно посмотрит сегодня в сторону Петрова. Друзья — с сочувствием, другие — осуждающе.

Уточнив ситуацию, отдав кое-какие распоряжения, Лебедев разбудил шофера, и они поехали к радистам — майор спешил… Партизанская рация оказалась единственной ниточкой, позволявшей хоть как-то следить за происходящим в тылу врага.

Ах, если бы Матюхин не ошибся! Если бы у него было все в порядке! Но страшно за него. Впрочем, может, он такой же удачливый, каким был Зюзин. Тот ведь тоже всегда действовал не по правилам, вопреки здравому смыслу, а все у него получалось.

«Нет, — с неожиданной грустью подумал Лебедев, — Матюхин не Зюзин. Матюхин осторожен, пожалуй, даже чересчур строг. Рисковать он не станет: получил приказ, — значит, выполнит его пунктуально, тютелька в тютельку».

И Лебедеву стало казаться, что, рискуя, Зюзин был прав. Зюзин что-нибудь придумал бы, а Матюхин слишком молодой офицер. Не рискнет.

Но чем и как должен был рискнуть Матюхин, Лебедев не подумал.

У радистов выяснилось, что партизаны пропустили утренний сеанс, а дежурный шифровальщик отправился в штаб тыла, в военторг: он торгует только в воскресенье.

— Черти! — от души возмутился Лебедев. — Они еще помнят, что бывает воскресенье! Тыловики несчастные!

Нет, он искренне полагал, что штабник не тыловик. А вот эти — тыловики. И он тоже поехал… в штаб тыла.

Они опять стояли в саду и разговаривали. Майор обещал приехать вечером, чтобы поговорить как следует, а Дуся опять совала ему в карманы бутылки с настоем…

Второй сеанс связи партизаны тоже пропустили. И шифровальщик — пожилой брюхастый лейтенант со злыми глазами навыкате, — не обращая внимания на возмущение майора, внимательно рассматривал свои покупки: одеколон, галеты, зубной порошок и женские чулки. Потом он сложил покупки в заранее приготовленный ящичек для посылки.

Лебедеву вдруг стало все безразлично: «Волнуйся, психуй, а такому все до лампочки. Он думает только об одном — как бы отослать посылку…»

И Лебедев вспомнил, что сам он ни разу ничего не послал семье. Нечего ему было посылать — все имущество в стареньком чемоданчике, который он не открывает месяцами. Даже Дусе, которая так заботится о нем, он ничего не подарил. А что подаришь? Что ей нужно? Как сделать, чтобы это выглядело… прилично?

Лебедев совсем запутался, разозлился и уехал в штаб.

Полковник Петров встретил его хмуро, но Лебедев понимал полковника. Неудача, неясность…

— Что от Матюхина? — спросил полковник Петров.

— Надо ждать ночи, — ответил Лебедев и, перехватив строгий взгляд, пожал плечами: — Такая связь. И партизаны молчат.

— Послушайте, Лебедев. Командарм принял решение начинать завтра. Он верит Матюхину. Фронт утвердил его решение. Открою тайну: командарм будет рвать оборону всеми танковыми силами в одном месте. В той лощине, в направлении эсэсовцев. Хуже того. Танковая атака начнется одновременно с общей артподготовкой… «Катюши» проделают проходы в минных полях, и они пойдут.

— Любопытно, — профессионально-заинтересованно произнес Лебедев и бросился к карте. — О таком я не слышал.

— Интересно получится, если они напорются на танковую дивизию. Во всей нашей армии танков меньше, чем у эсэсовцев. Вы представляете, как мы будем выглядеть? Тем более что в связи с решением командарма я отослал капитана Маракушу в часть.

— Что сообщил на совещании контрразведчик?

— Вам что-нибудь известно?

— Да. Я вам докладывал. Кроме того, мы анализировали обстановку с Кашириным.

— Полковник Целиков сказал, что они обезвредили резидента и продолжают вести игру. Но командарм приказал сменить сигнал.

— Как это — сменить сигнал? Уведомить противника, что наши резервы на месте и что мы можем начать наступление?

— Именно.

— Но какой же резон?

— Не все понимаю. Командарм, посмеиваясь, сказал, что это вызовет у противника если не панику, то во всяком случае разногласия.

— Что ж… Может быть, в этом есть доля истины.

— Но вы представляете, что произойдет, если противник разберется во всех этих увертках?

Полковник говорил слишком многозначительно и слишком нудно предупреждал о предстоящих бедах. Увлеченный замыслом командарма, Лебедев не слишком верил в эти будущие напасти.

— Что будет? Влетит полковнику Целикову. А значит, нам с вами перепадет вдвое меньше. Но я полагаю, что никому не влетит. Я почему-то уверен: Матюхин прав. Танкисты или смотались, или сматываются. И командарм прав: вывешивая новый сигнал, намекая на возможное наступление, он как бы приостанавливает отход эсэсовцев, задерживает хотя бы часть. А что может быть для нас лучше, если главный резерв противника окажется ни в тех ни в сех. Половина на колесах, в пути, а половина сидит и ждет вдали от фронта. На это он и рассчитывает, а пехота подтянется позднее. Удача — быстро пойдут вперед. Неудача — сбережет пехоту. Нет, товарищ полковник, ничего страшного я не вижу. Командарм верит нам, верит Матюхину.