Одни сутки войны (сборник)
Шрифт:
Укусы болели долго, но не гноились. Говорили, что в собачьей слюне есть какая-то сила…
Собака — это страшно. Сама по себе она ерунда, а вот в сочетании собака и охранник — страшно… Они как бы сливались, дополняли друг друга и уничтожали последнее, что есть в человеке человеческого. Оставалось только звериное стремление выжить. Любой ценой. Пусть оторвут руку, пусть ногу, но выжить.
Подул ветер, и собачий лай больше не повторялся. Андрей вытер испарину и постарался сосредоточиться. Это удалось не сразу. Давнее ощущение, что все идет не так, как надо, вернулось
«Вот вернутся ребята, и мы сообща решим, что делать. И как делать», — думал он и понимал, что это отговорка, успокоение себя.
Все знали, что делать — сторожить танкистов — и как делать — бесшумно и незаметно. А он, командир, должен следить за выполнением этого приказа и учить, как нужно сделать, чтобы его выполнить. Учить… А он всегда знал, чему учить?
Сутоцкий и Шарафутдинов вернулись чуть позже, чем он их ожидал. И странные. Рассерженный Сутоцкий, с раздувающимися ноздрями чуть вздернутого носа, неприязненно поглядывал на бледного, с поджатыми губами, словно закаменевшего Шарафутдинова. Они сразу прошли в сосновые заросли, что окружили несколько старых, далеко отстоящих друг от друга сосен, и залегли. Что ж, появились грамотно и замаскировались правильно.
Матюхин спустился на землю, обулся и улегся возле ребят.
— Докладывайте.
— Чего докладывать?
— Что видели.
— Пускай он докладывает! — прошипел Сутоцкий и отвернулся.
— Старшина Сутоцкий! Вы, кажется, забыли, что получили боевой приказ! За его невыполнение — расстрел! В любом месте!
Николай круто повернулся с боку на бок и приподнялся на локтях. Видно, он заметил во взгляде младшего лейтенанта нечто такое, что подсказало: Матюхин на пределе. А каков предел на войне, Сутоцкий знал…
— Дорога действительно есть. Даже улучшенная и, видимо, недавно прорубленная. Движение войск не наблюдалось. Прошли одна легковая машина и с десяток грузовых с досками. Линий связи не обнаружили. Все.
— А что вы заметили, товарищ Шарафутдинов?
Гафур попытался было вскочить, но Андрей придержал его за плечо.
— Лежа.
— То же самое, товарищ младший лейтенант.
— Понятно… Какая машина, товарищ Сутоцкий?
— Обыкновенная… Крытая… Маленькая…
— Сколько человек в ней сидело и кто?
— Не успел рассмотреть. А рассмотрел бы — документы принес.
— Доски какие?
— Чего ты пристал? — возмутился Сутоцкий. — Обыкновенные доски!
«Больше я этой неврастении терпеть не буду, — решил Андрей, — как и панибратства. Сегодня же поговорю с Николаем. Если не понимает сам, нужно подсказать, а то и заставить».
— А вы, Шарафутдинов, что скажете?
Гафур быстро, остро-вопросительно посмотрел на Николая.
— Машина странная, товарищ младший лейтенант. Ехала медленно и на ямках очень тяжело скрипела. Прямо переваливалась. Сидели в ней двое. У шофера — справа пулемет. У второго, офицера, — он в высокой фуражке — автомат.
— Пулемет сквозь стекло?
— Так точно,
— Так… А доски какие?
— Это не доски, товарищ младший лейтенант. Это бруски, опиленные, квадратные.
— Почему не доложили о замеченном старшему группы? — Гафур взглянул на Сутоцкого и промолчал. — Старшина, почему вы не расспросили подчиненного о замеченном им? Что за машина? Она действительно с пулеметом?
— Ну… с пулеметом… А какое это имеет значение? Доски какие-то… На лесозаготовки сюда приехали, что ли?
И на этот раз у Андрея хватило выдержки.
— В самом деле странно, — протянул он, вытаскивая карту. — От передовой вывозить пиломатериалы в тыл. Впрочем… Впрочем, смотрите, вот здесь — лесопилка, — отметил он. — А дорога… Дорога идет по просеке как раз в район, занятый танкистами, а от них, возможно, к станции. А брусья? Брусья наиболее дорогой пиломатериал. Так что все верно. Больше ничего не слышали?
— Никак нет, товарищ младший лейтенант! — быстро отрапортовал Гафур.
На этот раз Сутоцкий посмотрел на него с откровенным презрением.
— А я слышал вот что… — Андрей рассказал обо всем, что слышал, и заключил: — По-видимому, эсэсовцы стоят на месте довольно прочно. Нужно будет понаблюдать за ними с другой стороны. Давайте посмотрим откуда.
Он развернул карту. Синим кружком на ней был очерчен район сосредоточения эсэсовцев: лес, река, перелески, несколько деревенек и, значит, полей в их округе — идеальное место для занятий танкистов!
В это время слез с дерева Грудинин. Он аккуратно обулся, осмотрелся, прислушался, потом присел и закурил. И только тогда пошел к товарищам.
— Разрешите доложить, товарищ командир? — спросил он, не очень умело прикладывая ладонь к пилотке.
— Разрешаю, ложись.
— Танковые моторы вы, конечно, слышали? — Матюхин кивнул. — И выстрелы? Так вот, я поначалу думал, что у них боевая учеба. Но мне в прицел видно подальше, и вот что меня заинтересовало. Сколько было выстрелов, и ни одной трассы… Ладно бы пулеметной — день все-таки, трассер у пули слабый. Так и у снарядов трассеры не срабатывали! И опять-таки, если бы они стреляли бронебойными, значит, без трасс не обошлось бы. А если бы бризантом или там, к примеру, осколочным, где-нибудь, а должен же быть разрыв. Хоть если бы снаряд в цель попал, хоть пролет бы давал. Но должен же быть разрыв? А?
— Должен, — согласился Андрей, уже понимая, что Грудинин отметил то, что просмотрел, вернее, прослушал он. Артиллерист называется! Экая шаблонность мышления! Ведь на то он и разведчик, чтобы все замечать.
— А разрывов не было!
— Не было.
— Тогда все, товарищ командир. Раз и вы так думаете.
— Ладно. Давайте думать, куда и как выходить.
Они долго путешествовали по карте, пока не решили обходить район дислокации противника справа, чтобы заодно проконтролировать и железную дорогу — там можно было подобраться и к ней. Сутоцкий иронически спросил: