Одно лето
Шрифт:
— Нет, это было много лет назад. — Передернув плечами, Брайан откусила от шоколадного батончика и спросила у себя, переживает ли она? Нет, не переживает. Просто она всегда была впечатлительнее, чем другие. — Только жаль, что ничего не получилось.
— Переживать — это даже хуже, чем нервничать.
— Может, и так. Ты ведь тоже был женат?
— Был. — Его голос звучал очень спокойно.
Брайан подарила Шейду долгий жесткий взгляд.
— Это запретная тема?
— Я просто не люблю ворошить былое.
«А рана оставила шрам», — подумала Брайан. Ей было
— Когда ты решил стать фотографом? — Брайан полагала, что эта тема безопасна и не содержит острых углов.
— Мне было пять, и ко мне в руки попала отцовская тридцатипятимиллиметровая камера. Когда он проявил пленку, там обнаружились три кадра — наша собака крупным планом. У отца так снимать не получалось, и, как мне рассказывали, он тогда не знал, что делать, то ли хвалить меня, то ли сажать под замок.
Брайан улыбнулась.
— И как же он поступил?
— Он купил мне фотоаппарат.
— Ты меня опередил. Я не интересовалась фотосъемкой до старших классов. А потом просто влюбилась, хотя раньше хотела стать звездой.
— Актрисой?
— Не обязательно. — Брайан снова улыбнулась. — Просто звездой. Звездой чего угодно. Лишь бы был «роллс-ройс», платье из золотой парчи и огромный пошлый бриллиант.
Теперь уже расплылся в улыбке Шейд. Брайан постоянно заставляла его улыбаться, у нее был настоящий талант!
— Какой непритязательный ребенок!
— Да нет же, материалист! — Она предложила ему свой стакан, но Колби отказался. — Когда я проходила через этот период, мои родители опять взялись за старое. Так что, думаю, это был мой способ заявить о собственном протесте людям, сопротивляться которым невозможно.
Шейд посмотрел на пальца Брайн, на них не было ни одного кольца, и на ее полинявшие джинсы.
— Кажется, ты это переросла.
— Я не создана для того, чтобы стать звездой. К тому же кому-то надо снимать футбольную команду. — Брайан доела батончик и прикинула, когда они остановятся где-нибудь пообедать. — И я вызвалась на это, была по уши влюблена в одного игрока. — Она допила газировку и бросила пустой стакан к бутылке Шейда. — Но в первый же день прониклась нежными чувствами к камере, и футбольный защитник был забыт.
— Не повезло ему.
Этот неожиданный комплимент удивил ее, и она повернулась к Шейду.
— Это приятно, Колби. Не думала, что ты на такое способен.
Он не стал сдерживать улыбку.
— Только не вздумай привыкать!
— Боже упаси! — На самом деле Брайан очень обрадовалась его вроде бы будничным словам. — Короче говоря, мои родители ужасно обрадовались, когда я стала просто одержима фотографией. Всю жизнь они боялись того, что у меня нет творческих задатков, и я добьюсь ошеломляющих успехов в бизнесе, а не в искусстве.
— А ты добилась успеха в обеих сферах.
На мгновение Брайан задумалась. Ей показалось странным, что она так легко забыла об одном аспекте своей работы, сконцентрировавшись на другом.
— Пожалуй,
— Не скажу.
Знак «Ремонт дороги» Шейд и Брайан увидели одновременно и — поняли или нет — подумали об одном и том же. Брайан тут же потянулась за камерой, а Шейд затормозил и съехал на обочину. Прямо перед ними бригада дорожных рабочих укладывала на асфальт заплатки и ровняла их, потея под высоким солнцем Аризоны.
Шейд отошел в сторону в поисках ракурса, который позволил бы поймать в кадр технику и людей, боровшихся с эрозией. Каждое лето вновь и вновь разгоралась эта борьба, и нет ей конца, пока существуют дороги. Брайан в это время подошла к одному из мужчин.
Он был лыс, и желтая бандана, повязанная вокруг головы, защищала его голову от палящего солнца. Лицо и шея покраснели от жары, живот нависал над ремнем, стягивавшим рабочие штаны. Сверху на мужчине была простая белая футболка, сильно выделявшаяся на фоне ярких, украшенных надписями и картинками маек его коллег.
Чтобы подобраться поближе, Брайан надо было заговорить с мужчиной, парируя насмешки и ухмылки других рабочих. Она сделала это с апломбом и очарованием. Любой специалист по связям с общественностью потирал бы ладони от удовольствия. Брайан была твердо уверена в том, что отношения между фотографом и моделью всегда отражались на фотографии. Так что всегда сразу по-своему пыталась их наладить.
Шейд же старался держать дистанцию. Воспринимал рабочих как команду, обожженную солнцем безликую команду, уже несколько десятилетий работавшую в разных концах страны. Он не хотел завязывать отношения ни с одним из мужчин, потому что это не изменило бы того, как они стояли, сгибались, копали.
Грязь, пыль, пот — Колби все запечатлел на снимке. А Брайан узнала, что лысого мужчину зовут Ал и он уже двадцать два года работает на дорожное управление.
Ей было непросто преодолеть стеснительность Ала, но, как только он заговорил о том, как ужасно зимняя погода влияет на дороги, все пошло на лад. Брайан сделала фотографию: на виске рабочего дрожит капля пота, он поднял мясистую руку, чтобы вытереть влагу.
Неожиданная остановка затянулась на полчаса. К тому моменту, как Брайан и Шейд забрались в фургон, они вспотели так же сильно, как и рабочие.
— Ты всегда так свободно общаешься с незнакомцами? — спросил Шейд, заводя машину и включая кондиционер.
— Да, если хочу их сфотографировать. — Брайан открыла холодильник, достала банку холодной газировки из своих запасов и бутылку чая для Шейда. — Снял, что хотел?
— Да.
И понаблюдал за тем, как работает его спутница. Обычно они разделялись, но на этот раз снимали достаточно близко друг к другу, потому Шейд видел все, что она делает. Брайан отнеслась к дорожному рабочему с юмором и уважением, многие фотографы не испытывают подобного даже к моделям, час работы которых стоит сто долларов. Брайан держалась так ради одной лишь фотографии, хотя сама, скорее всего, не отдавала себе в этом отчет. Ее интересовал лишь человек, кем он был, как стал именно таким и почему.