Одноклассники бывшими не бывают
Шрифт:
Но Соболев успел подхватить ее у самой земли и прижать испуганную малышку к себе. Он гладил, чесал шейку и что-то успокоительно нашептывал на ухо. Предательница моментально расслабилась и прижалась к нему, урча.
— А ты меня любишь? — спросил он, заметно расслабившись.
— Прекрати манипулировать, — скривилась я. Без кошки руки стали сразу как будто лишними, я не знала, куда их деть — то скрещивала на груди, то опиралась на стену.
— Так любишь?
— Это неважно!
Мне вдруг перестало хватать воздуха и я дернула
— Так вот… — Соболев сделал глубокий вдох. Пока мы ссорились, там, на улице, прошел дождь и теперь на весь подъезд пахло сыростью, мокрым асфальтом и умытой зеленью лип. — Если любишь, я бы хотел, чтобы ты была со мной. Со мной и моим сыном. Тогда жизнь была бы по-настоящему полной.
— Твоя! — в отчаянии попыталась объяснить я то, что он так и не понял. — Чертов эгоист! Ты все это время думал только о том, какой будет твоя жизнь! А о моей ты подумал? Меня ты спросил?! Моя жизнь может быть — другой?
— Так что? — он будто не услышал. — Любишь?
— Ты пропустил мимо ушей то, что я сказала?
— Любишь? — упрямо повторил он.
— Нет! — соврала я.
Или не соврала? Просто поторопилась? Потому что если он намерен думать только о себе, то я не хочу больше его любить!
— Мне уйти? — почему-то удивленно спросил он.
— Да!
— Хорошо.
Он пожал плечами и стал спускаться по лестнице, так и оставив свою зубную щетку на окне.
— Кошку отдай! — кинула я ему в спину.
Он даже не обернулся:
— Нет.
Я ссыпалась по лестнице и вцепилась в его футболку, не затормозив его ни на секунду.
— Да как ты смеешь! — я попыталась отобрать Писклю, но он уворачивался, отворачивался и ускользал. — Немедленно отдай!
— Я ее нашел, значит, она моя, — продолжая спускаться пешком, заявил Соболев. — Ты все равно не хотела детей.
И он ускорился, бегом преодолевая пролет за пролетом.
Я сползла на холодные бетонные ступени, содрогаясь в сухих рыданиях.
Почему душевная боль так же сильна, как физическая? Как это вообще возможно?
Нами управляет разум, мы можем практически все в жизни изменить силой воли.
Но когда больно сердцу — нельзя приказать себе перестать чувствовать эту боль. Нельзя сказать — успокойся, перестань волноваться, перестань мучиться — и перестать.
Не получается. Можно перестать есть, пить, двигаться. Можно даже перестать дышать и умереть по своей воле, взяв верх даже над желанием тела изо всех сил оставаться в живых.
Но невозможно, немыслимо скрутить душевную боль в узел и снова стать спокойной.
И таблеток от нее нет.
Когда умер Андрюша, мне назначили рецептурные препараты. Тяжелые, сильные — они продавались
От них снились очень яркие сны. Счастливые. Я спала по двенадцать часов подряд и все это время качала на руках своего сына, кормила, вставала к нему ночами.
А потом просыпалась в реальности, где его не было и вспоминала об этом.
И все накатывала заново, даже сильнее прежнего, словно вся боль, отложенная на это время, копилась, пока я спала и вываливалась на меня одним куском, когда просыпалась.
С физической болью так не бывает. Она просто выключается на время.
Иногда мое горе пробивалось даже сквозь эти яркие глубокие сны, и я начинала плакать, не просыпаясь. Я и не могла проснуться — химические формулы держали меня на глубине, воткнув в кожу острые крюки. Это было самое страшное. Мальчик на моих руках обращался гоблином, рассыпался в прах или синел и переставал плакать.
Поэтому таблетки я бросила.
Говорили, что время лечит, но оно только присыпало пеплом и пылью, учило двигаться и жить так, чтобы не задевать больное место.
Но это не сразу.
Это будет потом.
Времени требуется время.
А прямо сейчас невозможно ничего сделать, и я корчусь в своей пустой квартире, на кровати, обнимая подушку, пропитанную фантомным запахом волос Ильи. Меня выворачивает, выгибает как бесноватую. Позвоночник трещит от тех поз, что я принимаю, стараясь избавиться от боли, словно она живет где-то в теле, а не в эфемерной душе.
Я царапаю ногтями матрас, пытаясь удержаться на этой стороне реальности, Кажется, еще чуть-чуть — и я упаду в черноту, в которой мне никогда не найти покоя.
Как такие простые вещи могут мучить так сильно? Почему нельзя сказать себе: «Не судьба. Будем жить дальше» — и спокойно жить дальше, приняв решение?
Почему я десять тысяч раз в минуту беру в руки телефон, чтобы опять и опять смотреть на его пустой экран? Почему бы мне не успокоиться?
Ни книги, ни фильмы не отвлекают меня надолго. Мне кажется, я посмотрела уже половину серии и могу наградить себя одной проверкой сообщений. На всякий случай. Но часы снова и снова показывают, что прошла всего минута, а я ни черта не помню, что там происходило в этом сериале.
«…и так же долго продолжалась,
Как будет жить моя к тебе…»
Ну же, чертово заклинание! Сейчас как раз убывающая луна, срабатывай же! Я не хочу его любить, не хочу! Пусть все пройдет!
Поскорее только, ладно? Иначе я не выдержу. Просто не выдержу.
Кошачий корм в ярком пакете на кухонном столе, лоток в коридоре, коробка с одеяльцем в комнате — все напоминает о маленькой пушистой кошечке с мягким пузиком. Мне кажется, было бы легче, если бы я могла греть об нее руки. С кошками всегда легче.