Одолень-трава
Шрифт:
Дементий и сам не знал почему, но как-то стеснялся без видимого дела слоняться по селу в горячее летнее время. Присутствие Маши стесняло вдвойне. И когда они шли в поле или в лес, он старался вывести Машу на дорогу не улицей, а задами или околицей села. Будь это в любом другом месте — он бы и не подумал сторониться людей, он бы колесом выгибал грудь, шагая рядом с такой девушкой, как Маша. Здесь — родное село, здесь его все знают и каждая попавшаяся навстречу баба или сидящая на завалинке старушка могут задать тот же вопрос, который задала мать, и вот выкручивайся, объясняй, с кем ты приехал и на какую такую летнюю практику. Мужики или парни повстречались: ты гляди-ка, какую
Вот когда он не заделается, а станет (если станет!) художником, когда он что-то путное напишет, тогда он будет ходить по родному селу свободно, не задумываясь над тем, кто и что ему скажет.
Нет-нет да вспоминался разбор Машей его зимних этюдов. Тогда он понял, что писать как раньше уже не может, а как надо — еще не знает и не умеет. С тех пор он о многом передумал, и ему кажется, что теперь-то знает, что и как нужно писать. Но если бы все и дело-то было в том, чтобы знать! Это еще только полдела, а может, и того меньше. Надо еще и суметь. Суметь через линию и цвет выразить это твое новое знание. Сумеет ли он — покажет время.
Матери Маша явно понравилась.
— Если и на будущее лето вас на практику будут посылать, — сказала она, опять выбрав минуту, когда Маши рядом не было, — ты уж попроси, чтобы тебя опять с Машей послали. Хорошая девушка. И скромная, и ко всякому делу сручная.
Дементий нарочно подлил масла в огонь.
— Да откуда ты взяла, что она дельная? Может, лентяйка.
— Ой, не скажи, — стала мать на защиту Маши. — Вон в журнале я как-то картинку видела: сидит накрашенная, наманикюренная фифа за самоваром и говорит матери: мама, я тебе помогаю — сама себе чаю налила… Маша не из таких. Она не только сама чай наливала, а вон и грядки со мной полола, и посуду мыла… Нет, если и на будущий год опять соберешься — приезжай с ней, милое дело…
На этот раз наводить тень на ясный день нужды не было, и Дементий пообещал:
— Ладно, я передам институтскому начальству твою просьбу, может, уважат…
Мать посетовала на слишком короткий срок его приезда.
Дементий ответил, что через две недели улетит со стройотрядом на Сахалин, а по возвращении оттуда, перед новым учебным годом, опять заявится в родное село и поживет подольше.
На другой день с восходом солнца Дементий с Машей уже были за околицей. Надо успеть побольше пройти по холодку, пока солнце еще не набрало жгучей силы, пока еще легко дышится и легко шагается.
К десяти часам они должны быть в деревне Ивановке. Там, или в самой деревне, или в ее окрестностях на лесной опушке, они, пережидая полуденную жару, пообедают, отдохнут и снова отправятся в путь. Ночевать будут в Осиповке или — если сумеют пройти побольше — в соседней с ней Березовке. А на следующий день опять встанут вместе с солнцем…
Так они будут идти и день, и два, и много дней. Будут идти, отдавая предпочтение проселочным дорогам. Потому что пошел асфальтированным большаком — надо постоянно оглядываться на проходящие машины, слушать рев их моторов и дышать удушливой вонью выхлопов. На проселке не надо никого и ничего остерегаться, не надо оглядываться, а можно спокойно глядеть на красоту мира вокруг тебя, слушать жаворонка в небе или
Так они и будут идти из деревни в деревню, из села в село, из поля в поле, по зеленым лугам, по дольним местам, по утренним и вечерним зорям, умываясь утренней росой, утираясь красным солнышком. А когда придется одолевать реки, текучие, берега крутые, пеньки и колоды, им будет помогать Одолень-трава, которую они держат у самого сердца.
Так они и будут идти, пока дорога не приведет их на широкое взгорье, с которого они увидят, как в текущую с севера на юг реку вливается другая, пришедшая с западной стороны, река.
Они не будут ни у кого спрашивать, что это за реки ж как называется пространное поле, образованное их слиянием. Они и так будут знать, что одна река называется Доном, другая Непрядвой, а простершееся за ними поле — Куликовым полем.
У Дементия еще свежо было в памяти описание Куликовской битвы Карамзиным, и ему не стоило большого труда перенести это описание на открывшуюся перед ними местность.
Вот отсюда, с северной стороны, подошли русские воины к Дону. И может быть, здесь, на том месте, где они с Машей сейчас стоят, московский князь Дмитрий Иванович держал совет с другими удельными князьями и воеводами: переходить или не переходить Дон? Одни были за то, чтобы остаться на этом берегу: что, если неприятель потеснит наши ряды — куда отступишь? Другие говорили, что надо перейти Дон, тогда об отступлении никто не будет и помышлять. И было решено: искать броды для конницы, наводить мосты для пехоты и переходить Дон!
Под покровом ночи и густого тумана русская рать переправилась через Дон и стала на его берегу и на берегу соединяющейся здесь с ним Непрядвы.
И где-то там, перед русскими полками, мудрый воевода Дмитрий-Волынец слушал ночь и говорил великому князю, что из стана татар слышен стук, гром и волчий вой; по реке же Непрядве — тихость великая, только гуси и лебеди крылами плещут и над русским воинством — видишь, князь: доброе знамение! — огненные зори полыхают.
Приник старый воин к земле и услышал, как земля плачет на два голоса: на татарской стороне будто неутешная вдовица рыдает, а на русской — девушка свирелью голосит. И сказал Волынец великому князю Дмитрию Ивановичу: много наших на этом поле ляжет, но твой верх, твоя победа, твоя слава будет…
Однако же, предсказание — предсказанием. А «дабы удержать робких от бегства», Дмитрий приказал мосты через Дон разобрать. Русские ратники могли или победить или умереть.
Дементий спросил Машу, знает ли она, как звучит по-испански знаменитое «Свобода или смерть!». Маша ответила, что знает еще со школы. Что ж, прекрасно, что наши школьники знают это крылатое выражение. Жаль, им не говорится, что «Свобода или смерть!» прозвучало еще шестьсот лет назад, прозвучало по-русски, вот на этом русском поле: победа (она же и свобода от ордынского рабства) или смерть, иного выбора у русских воинов, ступивших на Куликово поле, не было!
Истории известны тысячи войн. Но много ли наберется таких, в которых бы решалась судьба того или другого народа? На Куликовом поле решалось, быть русским русскими или бесследно исчезнуть как нации, раствориться, уйти в песок истории.
И сколько таких полей у России!
Еще зимой, штудируя книги по отечественной истории, Дементий дал обет за время учения побывать на них. На следующее лето он пойдет на поле под Полтавой, потом на Бородинское, Сталинградское… И каждому русскому, наверно, хоть раз в жизни нелишне побывать на этих полях…