Одолень-трава
Шрифт:
Вот и скажешь: если бы хоть сотая часть…
Николай Сергеевич подошел к книжной полке над диваном, пробежал глазами по корешкам. В уголке лежали стопкой молодежные журналы, а поверх их, к немалому удивлению своему, он увидел памятную газету со своим курильским очерком. Жену его публикации никогда не интересовали, давать газету Вадиму он не давал, значит, или кто-то парню сказал об очерке, или он сам на него наткнулся, но уж если газета сохранилась, то можно думать, что Вадим ее прочитал. А если прочитал, то интересно бы знать, какие мысли и чувства у него эта «Бухта Каменистая» вызвала… Чужие люди те мысли и чувства ему высказывали, а что подумал о его очерке сын —
А можно взять и пошире. Часто ли он вообще интересовался его кругом чтения? И если мать, по своей недалекости, ограничивалась заботой о его пище, что ли, телесной, кто отцу мешал взять на себя заботу о пище духовной? Частые командировки, ежедневная редакционная круговерть? Но хотя бы — время от времени. Уж кому-кому, а ему-то хорошо известно, что школа не очень-то прививает вкус к литературе, а часто и вообще отбивает охоту читать. И не прямой ли его обязанностью было ту охоту в сыне воспитать? А многое ли он посоветовал ему прочесть?
И что — отсоветовал? Вон хотя бы тот же популярный журнальчик, по страницам которого слоняются этакие раскованные, над всем и вся иронизирующие, самоуверенные юнцы — родные братья тем бездельникам, о которых рассказывал милицейский лейтенант. Разница лишь в том, что для лейтенанта они потенциальные преступники, а для авторов — прекрасное знамение времени. Дурные примеры, как известно, куда заразительнее добрых. Начитается молодой парень этих мальчуковых повестей и романов — и сам начинает подражать их героям: их наглой манере держаться, их полублатному жаргону. Недаром лингвисты уже бьют тревогу: жаргон этот в молодежной среде уже начинает вытеснять нормальный язык…
Опять вспомнилось, как неуверенно держался Вадим на свадебном вечере. Не потому ли у него более чем достаточно мальчишеской самоуверенности и так мало настоящей уверенности в себе, что он, наглотавшись такого чтива, смутно различает разницу между тем и другим и даже пытается одним возмещать другое?! Телеграмма на Курилы — тому свидетельство. Журнальные мальчики и девочки тоже любят делать такие «красивые», эффектные жесты.
В одной молодежной пьеске девчушка-десятиклассница продает свое выходное платье, чтобы лететь на юг, вслед за киношным режиссером, в которого она, видите ли, влюбилась. Мать полгода копила свои трудовые рубли на то платье. Но так ли уж это важно? Главное — как красиво полететь вслед за любимым… Товарищ, побывавший на спектакле по этой пьеске, говорил, что старшие школьницы и младшие студентки в зрительном зале визжали от восторга. Вот и Вадиму, надо думать, захотелось этаким осенним петушком кукарекнуть через всю страну… И что знаменательно: девчонка-телеграфистка сочувственно-понимающе отнеслась к этому «ку-ка-ре-ку!» и даже выговаривала Николаю Сергеевичу за то, что он не проявил такого же понимания. Неужто и в самом деле он так постарел, что уже не способен понимать молодых?!
Интересно, будет ли «понимать» Вадима Викентий Викентьевич, живя теперь с ним в одном доме?
При первом же разговоре о женитьбе сына Николаю Сергеевичу подумалось: каково-то будет жить в их доме, в их семье новому человеку?! Будет ли он беспрекословно подчиняться верховному главнокомандованию Нины Васильевны? Хорошо, если будет. А если — нет! Тогда рано или поздно между свекровью и невесткой начнется холодная война… У Вики, похоже, характер мягкий, уживчивый, и воевать в открытую с Ниной Васильевной она вряд ли станет. Но ведь одного этого мало. Если она будет делать по ее,
Потому-то когда Вика завела речь о том, чтобы Николай Сергеевич «отпустил» Вадима жить в их дом, он легко согласился: наилучший вариант! Как и что будет у Вадима с Викой — это особь статья. Но уже заранее можно быть уверенным, что ни верховного, ни какого другого командования над Вадимом со стороны Викентия Викентьевича не будет. Оставалось узнать, как отнесется к этому варианту Нина Васильевна. Чего хорошего, еще скажет: родного сына из дома выживаешь!.. Умница Вика это поняла и сказала, что уговаривать Нину Васильевну будет сама с Вадимом. И, понятное дело, упор будет делать не на то, что ей не хочется жить в их доме — тут Вика этак понимающе улыбнулась, — а на то, что не может оставить одного старого, больного отца.
Как им удалось уговорить жену, этого Николай Сергеевич не знает и по сей день. То ли ее соблазнила возможность вывести Вадима из-под домашнего «надзора» Николая Сергеевича, то ли что другое. Но так или иначе согласилась она на этот «наилучший вариант» с превеликой неохотой и, видимо, в качестве какой-то компенсации за уступку сына выговорила себе право навещать молодых, когда ей захочется. И после свадьбы пока что не было дня, чтобы она у них не побывала. Сегодня тоже ушла чуть ли не с утра, и вот уже четвертый час, а ее все еще нет.
В прихожей коротко блямкнул звонок. Не ее рука, не ее почерк. Всего скорее Дементий: на это время еще вчера с ним уговоренность была.
Николай Сергеевич сложил разбросанные по столу листки статьи и пошел открывать.
— Здравствуйте, дядя Коля! — голос у парня оживленно громкий, рукопожатие крепкое.
«Может, есть хорошие новости из института?»
Они прошли в комнату, сели в кресла.
— Нет, в институте все по-прежнему: ни два, ни полтора, — уже другим голосом сказал Дементий. Но тут же опять ободрился: — Да вы, дядя Коля, не переживайте. Не пропаду!.. Оно, конечно, обидно: столько труда вам пришлось положить, чтобы вытащить меня сюда на ученье…
— Какие еще труды, — досадливо махнул рукой Николай Сергеевич. — Не о том говоришь.
— Почему же не о том? Что у вас, других дел нет, чтобы со мной возиться.
— Не о том говоришь! — повторил Николай Сергеевич.
Ну как объяснить парню, что все эти, как он называет, труды ему вовсе не в тягость, не одолжение, а долг… Накануне боя в Каменистой был у них с Костей, отцом Дементия, мужской разговор-уговор: у тебя — сын, у меня — сын, и если кому-то из нас не судьба остаться в живых, другой поможет сыну встать на ноги. Обещаем? Обещаем!..
— И обратно, на стройку, возвращаться нельзя, — между тем продолжал как бы размышлять вслух Дементий. — Ведь меня провожали честь по чести, провожали, как говорится, с верой и надеждой.
— Да что ты, парень, о каких-то околичностях толкуешь: как да что скажет княгиня Марья Алексевна… Давай о главном. Берем наихудшее: тебя из института вытурили. Что дальше?
— А дальше — перевожусь на заочное, уже спрашивал; на заочном оставят, все же не социально опасный элемент, — тут Дементий горько и как-то криво улыбнулся. — Перевожусь на заочное и уезжаю на свою родную косопузую Рязанщину.