Офицерский мятеж
Шрифт:
Он взял себя в руки, связался с госпиталем и попросил к телефону старшую хирургическую сестру Марию Кораблеву. «Это очень важно!» — настойчиво твердил Сухов и уговорил–таки дежурную. Она ушла искать и надолго пропала. Включенный телефон позволял слышать взвинченные голоса врачей. Кто–то потребовал список раненых, ему ответили, что идут операции, и врачам не до того.
Наконец дежурная вернулась и произнесла испуганным голосом:
— Она ушла домой. — И повесила трубку.
«С ней все хорошо», — твердил Сухов, пока сажал катер.
Самонаводящаяся ракета типа
На месте своего дома Петр обнаружил воронку метров семидесяти в диаметре. Дно ее еще дымилось, и в воздухе висел кислый запах взрывчатки. Полицейские установили прожектора и все было видно как днем.
Ракета попала точно в центр дома, пробила крышу и, пройдя сквозь перекрытия как нож сквозь теплое масло, взорвалась на уровне фундамента. Попади такая в «Джанкой», от корвета и мокрого бы места не осталось.
Сердце оборвалось. Сухов опустился на тротуарный бордюр. В голове была одна мысль: «Маруся… А где Маруся?»
Соседние таунхаусы сильно пострадали: взрывной волной у них выбило окна и двери, стены тут и там были рассечены трещинами. Вокруг воронки полиция натянула полосатые бело–красные ленты. Редкая цепь полицейских должна была сдерживать зевак. Впрочем, те не пытались сунуться в воронку, нюхнуть кислятины курящегося дымка.
Наконец военмор поднялся с пластфальта и побрел прочь от того места, где совсем недавно стоял его дом. Он не думал о том, что «внутренний голос» уже не впервые спас его. Мысль сейчас была все та же и только одна: «Где Маруся?» Она вспыхивала в его воспаленном мозгу, не получая ответа, снова и снова.
Когда его за плечи ухватили сзади чьи–то крепкие руки, Петр не остановился — он упорно продолжал идти сам не зная куда.
— Я тут, милый мой. Слава богу, ты жив!
Марусины слова возвратили его в мир.
— Деточка моя!..
Сухов подхватил ее на руки и закружил на улице, распугивая зевак.
— Твоя. Только твоя, — повторяла Маруся раз за разом.
Сухова допрашивал не констебль или следователь городской полиции, а офицер флотской контрразведки. Обстрел военного городка рассматривался как диверсия, направленная против военного флота ООН.
Лейтенант Койволайнен был медлительным и до крайности скрупулезным человеком. Вдобавок он оказался голубоглазым блондином — «идеальным представителем арийской расы». И рост имел соответствующий — под два метра.
Допрашивал контрразведчик военмора в гарнизонной гостинице — в номере, который выделили Сухову, пока он не подыщет себе новое жилье. Лейтенант расположился за обеденным столом, посредине которого высилась стопка чистых тарелок и неизменный хрустальный графин. Военмор сидел на потертом диване под громоздкой имитацией лосиных рогов. Маруся вяло копошилась на кухне — ждала, пока уберется незваный гость, чтобы подать поздний ужин.
Допрос тянулся уже почти час. Петр Сухов не мог понять, чего от него
— Вы утверждаете, что вам никто не угрожал в течение календарного года?
— Так точно, — терпеливо ответил Петр, хотя терпение его стало иссякать.
Разговор шел по третьему кругу. Очевидно, лейтенант снова и снова перепроверял ответы военмора, пытаясь поймать его на лжи.
— И вы не замечали ничего подозрительного после вашего возвращения со Старой Земли?
— Так точно.
Койволайнен почесал розовый висок. Вся его кожа была розовой, как после сауны.
— Нестыковочка получается, господин военмор. — Голос контрразведчика из сонно–равнодушного стал ласково–подозрительным. — Вы ничего не рассказываете о покушении на вашу жизнь во дворе отцовского дома в Париже. Тогда могли серьезно пострадать вы и кондуктор Спиваков.
— Во–первых, вы меня не спрашивали о Париже. Во–вторых, дурацкую выходку пьянчужки я не считаю покушением. А если бы мне на китель капнул голубь — это тоже считалось бы нападением на командный состав Флота?
Контрразведчик оценил русский юмор.
— Если голубя специально напичкали дерьмом и навели на вас по спутнику, то да.
Сухов кашлянул в кулак. Койволайнен был непробиваем.
— Желай кто–то убить меня в Париже, я бы здесь не сидел и с вами не разговаривал. Устроив позицию на крыше дома, снайпер мог бы снять меня при любом выходе в город и незаметно ушел. Вряд ли один худосочный кондуктор загородил бы меня от пули.
— Я предлагаю вам снова напрячь мозги и подумать как следует: кто точил на вас зуб, кому вы мешали. Завтра я приду снова. Надеюсь услышать что–нибудь новенькое.
Наконец контрразведчик встал со стула, надел фуражку и, едва не задев тульей притолоку, вышел в коридор.
«Кто же на самом деле разнес мой дом? — подумал Петр. — И, главное, зачем? Убить? Припугнуть? К чему–то подтолкнуть? К чему?»
Маруся торжественно внесла в комнату блюдо с жареным кроликом. Петр Сухов достал из пакета бутылку коньяка «Слава». Следовало отметить очередной день рождения. Военмор родился сегодня не во второй и даже не в пятый раз. А вот его любимой к столь знаменательным событиям еще надо было привыкнуть.
У каждого человека — девять жизней, у военного моряка — и того больше.
Глава седьмая Воспоминания о будущем
Капитан третьего ранга Петр Сухов принимал фрегат «Котлин» на верфях планеты Новая Британия.
Для русского моряка быть командиром фрегата или первым помощником на крейсере — карьерный потолок. И если Петр Иванович Сухов в тридцать семь лет достиг своего потолка, теперь его удел — героически погибнуть в бою, медленно спиться от тоски или броситься с головой в какую–нибудь самоубийственную авантюру. Спиваться и гробиться Сухов не собирался. Значит, ему оставалось только одно — положить голову на алтарь отечества. Но вот незадача: он никогда не считал ООН своим отечеством.