Офсайд

Саваж Шей

– Ты пришла, чтобы похитить и тем самым спасти меня от всего этого?

– Неа, – ответила Николь. – Что сталось с парнем, обожавшим быть в центре внимания?

– Он уже не тот, – покачал я головой.

И ситуация была совсем не той. Когда я играл в футбол, люди смотрели на мое тело и то, что оно могло вытворять. Они концентрировались на моих руках, когда мои пальцы доставали на лету мячи, либо на моих ногах, когда те врезались в грязную землю во время борьбы за владение мячом. Когда же люди смотрели на мои рисунки – это казалось таким... таким грубым.

Это было чем-то личным. Футбол был чисто экстерьерным, а когда люди наблюдали за моей игрой, они просто смотрели на мою оболочку, не видя то, кем я был.

А теперь они заглянут в мой внутренний мир.

– Уверена, что мне не стоит снять те две работы? – я искоса глянул на Николь, для чего мне пришлось чуть ли не всем телом развернуться и скривить шею набок. Она уговорила меня повесить их, хотя Грег чуть не поперхнулся собственным пивом, в то время как Гарднер сказал, что они абсолютно точно должны войти в экспозицию, даже если на них были изображены сиськи Николь.

Лица видно не было, и никто бы не понял, кому они принадлежали. Николь даже сказала Грегу, что в университете вечно были обнаженные модели и это могла быть любая из них. Думаю, он решил поверить в ее ложь, даже если было чертовски очевидно, кому именно они принадлежали.

Ну, во всяком случае, я так считал.

– Конечно же, нет, – ответила Николь. Я вновь перевел взгляд на Гарднера за то, что уговорил меня на все это, Николь же плотнее прижалась ко мне, положив щеку на мое плечо.

– Всем очень понравятся твои работы. А те две – самые лучшие.

– Я их не продаю, – пришлось повторить в сотый раз.

– Ты можешь повесить их дома в комнате с пианино после окончания выставки.

– Хорошо.

Ее присутствие немного успокоило меня и когда Кэтрин открыла двери галереи, я умудрился сдержаться и не сбежать спрятаться в туалете.

Ну, не совсем.

Задняя дверь выходила в переулок за зданием, и я некоторое время скрывался там, когда настал перебор людей и вопросов. К тому времени я прошел три круга интервью у прессы, которую больше интересовали несчастный случай и суицид моего отца, чем искусство, но Кэтрин сказала, что любые упоминания моего имени будут полезны.

Грег был снаружи. Когда я открыл дверь, он закашлялся и спрятал руку себе за спину.

– Ой... хм... Томас! Ну как там дела?

– Не пудри мне мозги, – огрызнулся я. – Лучше дай одну.

Он прищурился и смотрел на меня также не мигая, но в итоге вытащил пачку сигарет из кармана и протянул мне одну.

– Она учует.

– А я свалю на тебя!

– Ладно! Ладно! – он вскинул ладони, сдаваясь. – Тебя все это допекло?

– Да уж, – ответил я, глубоко затянувшись. Это была третья сигарета с тех пор как Николь поймала нас с Грегом за своим домом. Я покурил одну после первого месяца реабилитации и вторую – когда мне сообщили о повреждении нерва в ноге, которое не исцелить полностью никаким количеством физиотерапевтических процедур.

Николь знала и о других случаях, когда я курил, и я естественно расскажу ей и об этом

разе... только не сегодня.

– Такое чувство, будто они заглянули внутрь меня, – признался ему, – или будто я лежу там на столе со снятой кожей.

– Должно быть фигово, – сказал Грег и вновь затянулся сигаретой. Я последовал его примеру. – Хуже может быть только если сиськи твоей дочери выставят на созерцание кучке незнакомцев.

– О... эм... я думал, Николь сказала тебе, что...

– Ага, и я ни слову не поверил. Думаешь, почему я курю?

– А, ну да... думаю, это может служить оправданием.

Мы вернулись в помещение вместе и ко мне подскочили Джереми, Рэйчел, Мария и Бен. Мария держала на руках малыша Джонатана и Николь угукала над ним. Возможно, это бы заставило меня понервничать, если бы не все те люди, что пытались пробиться ко мне. Я окружил себя знакомыми и старался избегать всех прочих.

В тот вечер я продал восемь рисунков, двое из которых ушли за более чем тысячу долларов каждый. Кэтрин выписала мне чек за проданные работы на общую сумму в пять тысяч. Я не мог в это поверить. Николь запрыгала на месте, когда увидела за сколько они были проданы, а Гарднер обнял меня.

– Моя первая выставка принесла мне колоссальные прибыли в виде семидесяти пяти долларов, – признался он со смехом. – В итоге на это можно жить.

– Удивительно, что может сделать небольшая реклама вокруг местного жителя, – кивнув, сказала Кэтрин. – Самые дорогие экспонаты приобрели известные коллекционеры – они предполагают, что ты станешь очень популярным, и считают, что заключили удачную сделку. Один из них предложил мне пять тысяч за женский бюст.

– Нет, – я зыркнул на нее.

– Знаю, – Кэтрин закатила глаза, – но именно эти будут самыми востребованными. Скажем просто...

– Они секси, – сказал Джереми чуть поигрывая бровями. Рэйчел успела влепить ему подзатыльник раньше меня.

– Должен согласиться, – подключился Бен. – Ты должен выставить их для продажи.

– Да ни за что на свете, – встал Грег на мою защиту. – Достаточно и того, что они маячили на выставке!

Я кивнул, соглашаясь.

– Пора праздновать, – и с этими словами Гарднер взял за руку Кэтрин. Он умел мастерски переключать внимание. Мы все направились обедать и каждый поднял тост за мой успех. И Гарднер и Кэтрин были уверены, что именно так и есть, мне же следует признать, что зарабатывать собственные деньги очень круто.

Пока я попивал шампанское, мне напомнили, что жизнь у художника не из простых. Тяжелая работа меня не пугала, но я был полон решимости справляться самостоятельно и обеспечивать Николь, как можно лучше. Я знал, что деньги никогда не будут для нас проблемой, однако это не останавливало меня от желания в любом случае обеспечивать мою Румпель. Было ли это сексизмом? Не знаю, да мне и плевать. Одно я знал наверняка: я обожал рисовать и уже даже начал наслаждаться, работая с красками. Если я смогу заниматься этим делом – и одновременно содержать Николь – то буду доволен.