Огарок во тьме. Моя жизнь в науке
Шрифт:
И, к сожалению, в игре IBM было известно, что она закончится в четыре часа дня. Нам следовало бы предвидеть катастрофический итог и не объявлять время окончания заранее, а свистнуть в финальный свисток в случайный, непредсказуемый момент. Задним числом кажется совсем неудивительным, что незадолго до счастливого часа чаепития “красные” по-крупному предали “синих”, разрушив доверие, которое долго и с трудом выстраивали весь день. Наша игра вовсе не помогла этим сотрудникам сблизиться: наша игра, хоть и шла на жетоны, а не настоящие деньги, создала такую вражду между “синими” и “красными”, что им пришлось пройти психологическое консультирование, прежде чем они снова смогли вместе работать над таким серьезным делом, как управление компанией IBM. Сейчас звучит смешно, но тогда по дороге домой мне было совсем не до смеха.
За фильмом “Хорошие
Джереми нанял местную техасскую съемочную команду, и мы прошагали по дикой местности от Глен-Роуз до реки Палукси, где провели чудесный день: купались в теплой мелкой воде, бродили по приятному гладкому известняковому дну. Нас сопровождали Ронни Хастингс, местный учитель естествознания, и Глен Кубан: эти двое проделали огромную работу по выяснению подлинной правды о “человеческих следах” в реке Палукси (это и в самом деле следы динозавров, но со стороны пяток, поэтому трех пальцев не видно). Я пересмотрел этот фильм, чтобы освежить его в памяти, когда писал эту книгу: меня слегка смущает краткость моих шорт – они тогда получили свою долю непристойных шуточек в интернете. Сегодня короткие шорты не в моде, но должен сказать, что до сих пор нахожу бермуды чересчур длинными и нелепыми, даже громоздкими. К тому же если бы я бродил по реке Палукси в них, они бы промокли.
Мой друг Джереми Черфас, у которого немало телевизионного опыта, рассказал мне историю с шортами, которая приключилась с другим ведущим документальных передач, выдающимся южноафриканским антропологом Глином Айзеком. Снимали, как он наклоняется подобрать ископаемое, а затем поворачивается показать его на камеру. Он был в очень коротких шортах и не заметил, что видно его пенис. Режиссер щепетильно крикнул “Стоп!”, но, по словам Черфаса, “оператор был отличный, поэтому он просто продолжал снимать”. Со мной таких конфузов не случалось, но должен признать, что (по словам Лаллы) театральные костюмеры не выбрали бы короткие шорты для декламации Шекспира, а мне пришлось читать фрагмент, в котором Гамлет замечает, с какой легкостью человеческий глаз обманывается случайным сходством (в его случае – облаков с животным, в моем – следов пяток динозавров с человеческими следами).
Methinks it is like a weasel (“По-моему, оно смахивает на хорька”) [68] – одно из предложений, которое произносит Гамлет, глядя на облака, и я приводил этот пример в “Слепом часовщике” (в книге), чтобы подчеркнуть различия между одноступенчатым и накапливающим отбором. Бесконечное количество обезьян, если они бесконечно долго будут лупить по пишущим машинкам, действительно напишут полное собрание сочинений Шекспира, а также бесконечное количество других произведений поэзии и прозы на бесконечном количестве языков. Но это – лишь иллюстрация непостижимости самого понятия бесконечности. Чтобы напечатать даже короткое предложение Methinks it is like a weasel, целому полку обезьян потребуется больше миллиардов лет, чем можно себе представить. Если запрограммировать компьютер так, чтобы он, имитируя такую обезьяну, набирал случайные последовательности символов нужной длины, и даже если бы
68
У. Шекспир. Гамлет, принц датский. Акт 3, сцена 2. Пер. Б. Л. Пастернака.
В книге “Слепой часовщик” я в шутку написал, что не знаком ни с одной обезьяной, но, к счастью, моя одиннадцатимесячная дочь представляла собой “хорошо зарекомендовавший себя в деле генератор беспорядка, и она с готовностью (даже, может быть, излишней) согласилась взять на себя роль обезьянки-машинистки”. По поводу готовности я даже преуменьшил. Она приходила в мое убежище под самой крышей с видом на Оксфордский канал и лупила по клавишам своими крошечными кулачками, изо всех сил стремясь помочь мне закончить книгу в срок. Я привел в книге некоторые случайные последовательности символов, которые она напечатала, после чего продолжил: “Однако у нее много дел и без того, так что я был вынужден запрограммировать компьютер так, чтобы он сам имитировал печатающего младенца или обезьяну”.
Никто, знакомый со сферой телевидения, не удивится, узнав, что Джереми захотел воссоздать эту сцену. Ив, мать Джулиет, принесла дочь в мой кабинет в Новом колледже, где шли съемки. Может быть, дело было в пугающем присутствии камер, операторов, осветительных приборов и огромных посеребренных зонтиков, и в криках режиссера “Перемотка!” и “Стоп!” – но бедняжка Джулиет, даже сидя на коленях у матери, была скована страхом сцены и отказывалась продемонстрировать свое машинописное мастерство. Так что фильм в итоге сразу переходит к компьютеру, который сравнивает имитацию обезьяны с дарвиновским алгоритмом накапливающего отбора. “Мутантные” цепочки символов, напоминающие искомое, избирательно получают возможность “размножаться” в следующих поколениях, и весь процесс “выведения” предложения Methinks it is like a weasel занимает всего около минуты.
Программа Weasel, конечно, имитировала дарвиновскую эволюцию лишь в очень ограниченном смысле. Она была разработана, чтобы показать мощь накапливающего отбора в сравнении с одноступенчатым отбором в одном поколении. Более того, она была нацелена на определенный результат (заранее заданное предложение Methinks it is like a weasel), а это заметно отличается от того, как действует эволюция в действительности. В жизни выживает то, что выживает. Нет никакой заданной цели – как бы ни было соблазнительно представлять ее задним числом. Исходя из этих соображений, позже я написал гораздо более интересный и правдоподобный набор программ-“биоморфов”, о которых расскажу в одной из следующих глав и которые тоже сыграли немалую роль в фильме.
Чтобы снять одну из дальнейших сцен, мы отправились в Берлин. Мы хотели снять немецкого инженера Инго Рехенберга: он был пионером внедрения дарвиновских методов для проектирования ветряных мельниц и дизельных двигателей. Заодно мы воспользовались возможностью посетить Берлинскую стену и посмотреть на часовых из Восточной Германии, готовых застрелить любого, кто попытается сбежать от оруэлловской тирании Штази. При виде этого гнетущего мрачного зрелища обычная жизнерадостность Джереми изменила ему, и я никогда не забуду вопль отчаяния, который вырвался у него, не адресуясь ни к кому конкретному, вверх, в серое от дождя небо.
Я рад, что снялся в этих двух фильмах “Горизонта” Би-би-си, но пересматривая их, чтобы писать эту книгу, я был поражен – и даже слегка смущен – тем, как нервно и нерешительно я говорил на камеру. Возможно, это объясняется еще и тем, что я помнил: каждая ошибка обходится дорого. В те времена мы снимали на 16-миллиметровую пленку; она стоила дорого, и повторно использовать ее было нельзя. Сегодняшние цифровые способы записи не стоят ничего. Ошибка ведет только к трате времени на дополнительный дубль. Джереми был очень добр и никогда не упоминал о затратах на съемки и об ограниченном бюджете от Би-би-си, но каждый раз, как я допускал оплошность в тех “Горизонтах”, я чувствовал, что должен извиниться.