Оглянись, незнакомый прохожий…
Шрифт:
– И он поехал! Оно тебе надо, сынок, а?
Я глянул на проводницу с удивлением. Хоть она и старше, но не настолько, чтоб в матери мне годиться.
– Ну, раз так, выручай, маманя. Дай че-нито перекусить.
– Ладно, сейчас билеты соберу да постельное раздам и принесу, чего найду.
Минут двадцать ее не было и я уже почти задремал, как она вдруг появилась с небольшой кастрюлькой в руках.
– Вот тут курица, две картошки в мундире, один огурец малосольный и всё. Нет, а что ты хочешь, разносолов тут тебе никто не припас, ешь, че дают! – Но я был счастлив и этому.
– Эх, счас бы хлебушка кусочек!
– Ох
Она быстро вернулась и, к моему огромному удивлению, принесла бутылку вермута. Только мы с ней начали пировать и выпили по стакану, как в дверь постучали, и какая-то старушенция потащила проводницу разбираться с местами. Кажется, на их места уселись две казашки и не хотели уступать их законные места. Через полчаса я уже лежал на верхней полке, открыв окно, и ловил всем своим уставшим телом приятную прохладу августовского вечера. От пусть не ахти какого, но все таки сытного ужина и от стакана красного вина веки мои сомкнулись и я рухнул в объятия Морфея.
Сколько я проспал, не знаю. Только проснулся я от тихого говорка и хихиканья. Внизу сидели две молодые, лет двадцати пяти, казашки. Одна была с грудным младенцем. Малыш сладко посапывал в своем конверте, а мамаша и ее товарка о чем-то тихо разговаривали, поминутно хихикая. Говорили они явно не на русском языке и их тихий говорок снова убаюкал меня, и я снова крепко заснул.
Проснувшись, я увидел, что на улице уже белый день. Мать родная! Сколько же я проспал?! Надо будет сходить в вагон ресторан хоть пирожок купить, а то голод опять начал мне грозить своим костлявым пальцем. Я отправился искать этот самый вагон ресторан к великой радости казашек, поскольку им пора было кормить ребенка грудью. При мне они стеснялись.
Найдя ресторан, я испытал горечь поражения. Там не было никаких пирожков и, видя мою кислую физиономию, буфетчица сжалилась и дала мне из своих личных запасов – как она сказала – почти засохший коржик и стакан томатного сока. В секунду я это все проглотил и, немного повеселев, пошел обратно. Проходя мимо купе проводниц, я постучался. Дверь открыла красивая молодая проводница, вся раскрасневшаяся и растрепанная. На ходу поправляя прическу, спросила:
– Тебе чего?
– А где та, другая?
– Какая другая?
– Та проводница, что до вас была.
– А-а-а, Верушка… Так у нее смена закончилась. Она уже того… Дома, наверное. А что?
– Да нет, ничего. Я просто хотел поблагодарить.
Из комнаты раздался мужской смех: – Мы тут сами отблагодарим.
Я посмотрел и увидел, там в комнате сидели два мужика в одних трусах и ржали в мой адрес.
– Ну, тогда чешите грудь, – сказал я им, уходя.
– Эт как?
– Сверху вниз и справа налево.
Дверь закрылась, а мужики все гоготали, похоже, теперь над моими словами.
Дальше было томительное ожидание прибытия. Наконец, объявили Павлодар и надо было выходить. В проходе вагона толпился народ, вставший наизготовку к выходу. Я сидел в обнимку со своей старенькой, потрепанной спортивной сумкой и впервые меня начали терзать сомнения. Куда я приехал? Кому я тут нужен? Кто меня тут ждет?
Глава 7
Мной
Стоял я и думал, куда же мне дальше-то двинуть. Ну, для начала надо не паниковать, взять себя в руки. Так, мне надо в обком комсомола, а там куда направят. Так, понятно, а где он находится, этот обком? Спросить? А кто тут по-русски понимает, наивно думал я. Включаем логику. В каждом крупном городе есть площадь им. Ленина – так? Так. Рядом с каждой площадью Ленина всегда, ну или почти всегда находится обком или, на худой конец, горком партии. В-о-от, подумал я, уже теплее, и от этих мыслей я повеселел. Тут еще как по заказу троллейбус подошел. У него на табличке среди других названий была пл. Ленина. Довольный своим логическим раскладом, я вскочил в троллейбус. Ко мне тут же подошла кондукторша и вопросительно на меня посмотрела.
– До площади Ленина.
– Да хоть до стадиона Динамо.
– Мне не надо Динамо.
– Да ты деньги давай, шутник, мне вон сколько еще обилечивать.
– Мамаша, а где у вас тут обком партии находится?
– Как где? Че, не местный что ли?
– Неа, я из деревни. – Женщина на меня как-то странно посмотрела.
– Ну, тогда так. Во-первых, я тебе не мамаша, а Роза Иван-н-на. Ну, а во-вторых, горком этот твой…
– Обком, – поправил я.
– Ну, обком, находится на проспекте 50 лет Октября. Проспект упирается в площадь Ленина, и там, где заканчивается полтинник Октября, и находится твой горком.
– Обком, – опять поправил я, лихорадочно соображая.
– Ну, понял милок? Тогда тебе сходить, щас твоя остановка.
Троллейбус остановился. Я вышел из него и в след услыхал:
– А че тебе там в горкоме-то надо?
Мне стало смешно на тетку и я на бегу ответил:
– В партию бегу вступать.
На это кондукторша прокуренно-хрипло хохотнула:
– Ид-ди-ёт.
Я окинул взглядом площадь. Как и в каждом городе, в центре площади на возвышающейся клумбе стоял Ильич. Одна рука у него была в кармане, а другая, как правило, вытянута вперед, указывая нам, заблудшим овцам, путь в светлое будущее.
Ярко светило солнце, но было жутко неуютно, оттого что дул ледяной ветер с севера. При этом ярком солнечном свете и площадь и дома сияли какой-то необыкновенной чистотой. Все было ухожено, покрашено. Кругом цветы. Умели люди содержать свой город в надлежащем виде.
Наконец я увидел здание обкома КПСС и зашагал в его направлении.
Там, в недрах огромного здания, я отыскал приемную первого секретаря товарища Таджибека Исымбаевича Иссымбаева. Долго мучался в ожидании его, ибо секретарша сказала, что его нет на месте и неизвестно, когда будет. Я уже отсидел в кресле все, что только можно было отсидеть, и начал подумывать свалить отсюда, как дверь кабинета открылась и из нее вышел пожилой дядька с орденскими планками на груди. Он был коренастый и небольшого росточка. Голова его была как лунь белая. Седые волосы торчали ершиком. Он сначала, не замечая меня, обратился к секретарше: