Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
Все пришли в изумление от счастливого окончания этого дела. Но тут дали знать, что прибыли посланные на рекогносцировку в близлежащую Золотоношу, и все быстро отвлеклись от этого случая.
Глава VII
Поздним вечером, при свете луны, войска князя подошли к Роз-логам и нечаянно наткнулись на пана Скшетуского, сидящего на камне. Нам уже известно,'что рыцарь от горя и муки впал в бесчувственное состояние и пришел в себя только благодаря ксендзу Му-ховецкому. Офицеры горячо приветствовали и утешали старого товарища, в особенности пан
— Я рад вас видеть, как сына, — наконец, заговорил князь, — тем более, что считал вас погибшим. Несите мужественно ваш крест и помните, что тысячи людей испытывают то же, что и вы; многие потеряли своих жен, детей, родителей и друзей. И, как капля тонет в океане, так и наше горе пусть утонет в безбрежном море всеобщей беды.
— Аминь! — прибавил ксендз Муховецкий.
— О, князь, князь! Я предпочел бы видеть ее мертвою, — рыдал рыцарь.
— Плачьте, плачьте… Велика ваша утрата, и мы будем плакать вместе с вами, но только скажите себе: сегодня я плачу над самим собою, а завтрашний день не мой. Знайте, что завтра мы идем на бой.
— Я пойду с вами хоть на край света, но утешиться ничем не могу… Так мне тяжко без нее… не могу, не могу…
И бедный рыцарь в неистовстве кусал свои кулаки, чтобы подавить стон, готовый вырваться из изболевшейся груди.
— Ты сказал: да будет воля Твоя! — сурово произнес ксендз.
— Аминь, аминь! Я покоряюсь Его воле… Только невыносимо мне… не знаю, что мне делать! — прерывающимся голосом ответил Скшетуский.
Видно было, какая страшная борьба совершается в нем, как он изнемогает под тяжестью своих страданий. У всех навернулись на глаза слезы, а у более мягкосердечных, у пана Володыевского и пана Подбипенты, слезы текли ручьем. Пан Лонгинус сложил руки и повторил нежным голосом:
— Утешься, друг… и удержись хоть на время.
— Слушайте, — вдруг сказал князь, — я имею сведения, что Богун отсюда поехал на Лубны, так как известно что перерезал моих людей в Василевке. Не отчаиваясь заранее, можно предположить, что он похитил княжну, а иначе зачем бы ему ехать на Лубны?
— Ей-Богу, это очень может быть!
— Да так и есть! — подхватили офицеры. — Бог смилуется.
Пан Скшетуский широко раскрыл глаза, как человек, не понимающий, в чем дело. Перед ним блеснул луч надежды, и он упал к ногам князя:
— О, князь! Вся моя жизнь, вся кровь…
Пан Скшетуский не мог говорить дальше. Он побледнел, как смерть, так что пан Лонгинус должен был поднять и посадить его на лавку.
К утру возвратился отряд, посланный князем в Черкассы. Отряд, очевидно, не нашел Богуна, зато привез важные сведения. Люди, попадавшиеся ему по пути, говорили, что Богун за кем-то гонится; у всех
Он совершенно не понимал, в чем тут дело; он не понимал, почему Богун сначала гнался в сторону Лубен, вырезал весь Василевский гарнизон, а потом вдруг повернул к Черкассам. Что Елену он не похитил, — это казалось достаточно вероятным, но где же она теперь, куда скрылась? Бежала ли она? Если да, то в какую сторону? И почему она бежала не в Лубны, а в Черкассы или Золотоношу? Однако солдаты Богуна искали кого-то около Черкасс и Прохоровки. И что значили эти расспросы о шляхтиче и мальчике? Бедный наместник окончательно терял голову.
— Да объясните же мне, наконец, что все это значит? У меня совсем ум помутился, — приставал он к окружающим его офицерам.
— Я думаю, она в Лубнах, — сказал пан Мигурский.
— Не может этого быть, — ответил Зацвилиховский. — Если б она была в Лубнах, тогда Богун затаился бы в Чигирине, чем рисковал приблизиться к гетманам, о поражении которых он не мог еще знать. Если он поделил своих солдат на два отряда и послал кого-то преследовать, то уж, конечно, ее.
— А расспрашивал все время о старом шляхтиче и мальчике?
— Я думаю, это надо понимать, что если она спаслась, то никак не в женском платье, а переоделась в мужское. Вот этот-то мальчик она и есть.
— А ведь это верно! — вторили хором офицеры.
— Ну, хорошо, а кто же тогда тот шляхтич?
— Этого я не знаю, но думаю, что могу узнать. Крестьяне-то все видели и должны кое-что знать. Приведите-ка сюда хозяина этой хаты.
Офицеры выскочили и через несколько минут привели хозяина.
— Послушай, старик, — спросил Зацвилиховский, — ты был тут, когда Богун нападал на господский дом?
Крестьянин по обыкновению начал божиться, что ничего не знает, ничего не видел, но пан Зацвилиховский отлично знал, с кем имеет дело.
— Ах ты, негодяй! — сказал он. — Я-то знаю, что ты сидел здесь, на лавке, когда грабили двор. Говори кому-нибудь другому, но не мне; видишь, вот здесь лежит червонец, а там солдат стоит с саблей. А потом мы и деревню подожжем, и бедные люди из-за тебя разорятся.
Только тогда язык крестьянина развязался. Когда казаки начали пить на площадке перед домом, он вместе с прочими пошел посмотреть, что там делается. Они слышали, что княгиня и князья убиты и что Николай ранил атамана, который теперь лежит без чувств. Что сталось с панной, они наверно разузнать не могли, но слышали, что она убежала со шляхтичем, который приехал с Богуном.
— Вот оно что! Вот оно что! — повторял пан Зацвилиховский. — Вот тебе обещанный червонец; видишь, тебя не обидели. А ты видел этого шляхтича? Из здешних он?
— Видел, пане, только он не здешний.
— Каков он из себя?
— Толстый, пан, с седой бородой. Все ругается. На один глаз кривой.
— О! — воскликнул пан Лонгинус. — Это Заглоба.
— Заглоба? Подождите… Заглоба. Почему же нет? Он в Чи-гирине давно уже снюхался с Богуном, и пил с ним, и в кости играл. Очень может быть!