Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
— В Прохоровку; там крестьяне переправляются.
— И много уже ушло?
— О, много, много!
— Ну, поезжайте с Богом!
— Благодарим покорно. Счастливого пути.
Драгуны расступились и пропустили Антона.
Выехав из оврага, Антон остановился и прислушивался до тех пор, пока шаги драгунов не смолкли в отдалении.
— Знаете ли, дураки, — обратился он тогда к своим казакам, — если б не я, то все бы вы через три дня были на колах. А теперь едем скорее.
И он ударил свою лошадь нагайкой.
"Наша взяла! — думал Антон. — Во-первых, мы унесли ноги, во-вторых, Заглоба, вероятно, разошелся с ними, а то
Действительно, счастье изменило пану Заглобе: наткнись он на отряд пана Кушеля, ему нечего было бы заботиться о дальнейшем.
А теперь, в Прохоровке, он, как громом, был поражен известием о корсунской битве. Уже по дороге до Золотоноши ходили слухи о большом сражении, о победе Хмеля, но пан Заглоба мало этому верил; он знал, как легко распространяются в народе слухи. Но теперь трудно уже было сомневаться далее. Страшная правда глядела прямо в глаза. Хмель торжествовал, коронные войска уничтожены, вся Украина в огне.
В первую минуту пан Заглоба окончательно потерял голову. Он находился в страшном положении. Счастье решительно изменяло ему, так как в Золотоноше он не нашел никакого гарнизона. Город был решительно настроен против ляхов, старая крепость стояла пустою. Пан Заглоба ни на минуту не сомневался, что Богун ищет его, и рано или поздно нападет на его след. Правда, шляхтич кружил, как преследуемый заяц, но он отлично знал, какая собака ищет его, а эта собака не собьется со следа, как ее ни путай. Итак, за паном Заглобой был Богун, перед ним море народного бунта, резня, пожары, татарские отряды, остервенелая толпа.
Бежать при таких условиях было практически невозможно, да, к тому же еще с девушкой, которая даже в мужской одежде обращала на себя всеобщее внимание необычной красотой.
Тут было отчего потерять голову.
Но пан Заглоба обладал быстрым умом. Во время самых сильных душевных потрясений он видел только одно, вернее, чувствовал, что Богун во сто раз страшнее огня, воды, бунта, резни… пожалуй, самого Хмельницкого. При одной только мысли попасть в руки страшного атамана, по коже пана Заглобы пробегали мурашки.
— От этого уж достанется, — повторял он ежеминутно. — А тут впереди бунт!
Оставалось одно: бросить Елену, оставить ее на волю Божью, но этого пану Заглобе не хотелось.
— Мне кажется, — говорил он ей, — вы в добрый час пожелали, чтобы за вас с меня содрали кожу.
В голову ему даже не приходила мысль покинуть ее; Что же ему делать? —
— Князя искать не время, — рассуждал он. — Передо мною море; дай-ка я нырну в это море, по крайней мере, спрячусь, а даст Бог, и на другой берег выплыву.
И он решился перейти на правый берег Днепра.
В Прохоровке переправиться было нелегко. Пан Николай Потоцкий от Переяславля до Чигирина забрал все лодки для армии Кшечовского. В Прохоровке оставался только один дырявый паром, да и этого парома ожидали тысячи беглецов из Заднепровья. В самом селе были заняты не только все дома, но и все амбары, все конюшни; цены на все подскочили страшно. Пан Заглоба должен был поневоле настроить свой торбан, чтобы заработать кусок хлеба. Целые сутки он не мог переправиться: паром сломался и требовал починки. Ночь он провел с Еленой, сидя на берегу, рядом с толпами пьяных крестьян, а ночь, как на грех, выдалась сырая и холодная. Княжна чуть не умирала от утомления. Она боялась, как бы ей серьезно не расхвораться. Лицо ее загорело, глаза утратили свой блеск;
— Место для деда, место для деда! — кричал Заглоба, расчищая себе дорогу. — Место для деда! Я спешу к Хмельницкому и Кривоносу. Место для деда, добрые люди, молодицы-красавицы, чтобы вы все подохли вместе с вашим отродьем! Я плохо вижу, упаду в воду… Тише! Мальчика моего утопите! Уступите, милые детки, чтоб вас паралич хватил, чтоб всех вас на кол посадили!
Крича, проклиная, умоляя и тараня толпу своими сильными локтями, пан Заглоба сначала втолкнул на паром Елену, потом взгромоздился сам и снова заорал:
— Довольно, довольно! Чего вы лезете? Еще паром перевернете, если вас столько сюда наберется. Довольно! Придет и ваша очередь, а если и не придет — беда невелика.
— Хватит, хватит! — вторили ему те, кто уже поместился на пароме. — На воду! На воду!
Паром тихонько начал отдаляться от берега, потом быстрое течение отнесло его немного в сторону по направлению к Дементову.
Наши путники были уже на середине Днепра, как вдруг весь прохоровский берег огласился громкими криками.
— Что такое? Что случилось? — спрашивали на пароме.
— Ерема! — крикнул один голос.
— Ерема, Ерема! — кричали другие.
Гребцы напрягли свои силы, паром помчался, словно казацкая чайка, по волнам.
В то же время какое-то войско показалось на прохоровском берегу.
— Войска Еремы!
Прибывшие торопливо расспрашивали о чем-то людей, собравшихся на берегу, потом закричали, чтобы паром остановился.
Заглоба посмотрел, и холодный пот выступил на его лбу; он узнал казаков Богуна.
Действительно, то был Антон со своими казаками.
Но, как мы уже говорили, пан Заглоба никогда надолго не утрачивал присутствия духа; он протер глаза, как человек с плохим зрением, потом вдруг отчаянно вскрикнул:
— Детки, это казаки Вишневецкого! О, ради Бога и Пречистой Матери, скорей к берегу! Жаль тех, что остались на берегу, но делать нечего, придется изрубить паром, иначе мы все погибнем!
— Скорей, скорей, порубить паром! — раздались голоса.
За шумом не было слышно, что кричали с берега. Паром, наконец, ткнулся в прибрежный песок. Одни не успели еще прыгнуть на берег, как другие начали уже отрывать борта парома или рубить его топорами. Доски и щепки поплыли вниз по течению. Страх удесятерил силы; от несчастного парома почти ничего не осталось.