Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)
Шрифт:
Кругом царствовала тишина, даже саранча перестала цыкать, а солнце перекатилось на другую сторону неба. Жендян перекрестился и успокоился.
Володыевский вдруг опять сдержал коня
— Я вижу ущелье, — сказал он, — заваленное скалой, а в ней отверстие.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — шепнул Жендян. Это здесь!
— За мной! — скомандовал Володыевский погоняя лошадь.
Через минуту они остановились у ущелья и проехали в отверстие под каменный свод. Перед ними открылся глубокий яр, густо
— Богун, Богун! Выходи, ведьма, выходи! Богун!
Все сдержали лошадей и стояли в молчании; а Жендян продолжал кричать:
— Богун, Богун!
Вдали послышался лай собак.
— Богун, Богун!
С левой стороны яра, на которую падали пурпуровые и золотистые лучи солнца, зашелестели листья густых кустов боярышника и дикой сливы, и вскоре показалась почти на самом обрыве человеческая фигура, которая присела и, прикрыв глаза рукой, пристально всматривалась в прибывших
— Это Горпина, — сказал Жендян и, сложив руки у рта, снова закричал:
— Богун, Богун!
Горпина начала сходить со скалы, перегибаясь для равновесия назад. Она шла скоро, а за ней спускался какой-то коренастый человек с турецким мушкетом в руках.
Под тяжелыми ногами ведьмы ломались кусты, камни с шумом скатывались на дно яра; освещаемая лучами заходящего солнца, она действительно казалась каким-то сверхъестественным существом.
— Кто вы? — спросила она грубым голосом, спустившись на дно яра.
— Как поживаешь. Бандура? — спросил Жендян, к которому при виде людей, а не духов вернулась вся его смелость.
— А это ты, слуга Богуна? Я узнала тебя, малыш. А это что за люди?
— Друзья Богуна.
— А какая красивая ведьма! — проворчал про себя Володыевский?
— А зачем вы приехали сюда?
— Вот тебе пернач, перстень и нож; ты ведь знаешь, что это значит?
Исполинка взяла все три предмета в руки и начала пристально рассматривать их
— Да, эти самые, — сказал она — Вы за княжной?
— Да. Здорова ли она?
— Здорова. Но почему Богун не приехал сам?
— Богун ранен.
— Ранен? Я это видела в воде, на мельнице.
— Зачем же ты спрашиваешь, если видела? — резко спросил Жендян.
Ведьма улыбнулась, показав свой белые волчьи зубы, и ткнула кулаком в бок Жендяна.
— Ты, малый!
— Пошла прочь!
— А когда вы возьмете княжну?
— Сейчас, только лошади отдохнут.
— Так берите… и я поеду с вами.
— Зачем?
— Моему брату смерть суждена; его ляхи посадят на кол. Я поеду с вами.
Жендян нагнулся в седле, как бы для того, чтобы удобнее было говорить с ведьмой-гиганткой, и незаметно положил руку на рукоять пистолета.
— Черемис, Черемис! — сказал он, обращая на него внимание
— Зачем ты его зовешь? Ведь у него отрезан язык.
— Я не зову, а только любуюсь его красотой. Ведь ты не уедешь без него — он твой муж.
— Он мой пес.
— И вас только двое во всем яре?
— Двое — княжна третья.
— Это хороша Но ты все-таки не уедешь без него?
— Я сказала, что уеду, — и уеду.
— А я говорю, что нет.
Голос юноши прозвучал как-то подозрительно, и ведьма беспокойно повернулась на месте.
— Что ты? — спросила она.
— Вот что я! — ответил Жендян и выстрелил ей прямо в грудь из пистолета так близко, что пороховой дым покрыл ее всю, и пуля засела в груди.
Горпина отскочила назад, раскрыв руки; ее глаза выкатились из орбит, а она издала какие-то нечеловеческие звуки и упала на землю.
В ту же минуту Заглоба ударил Черемиса саблей по голове так, что череп его раскололся от удара; Черемис даже не крикнул, а только, свернувшись, как червь, начал конвульсивно вздрагивать, пальцы его рук корчились и раскрывались наподобие когтей рыси.
Заглоба вытер полой жупана окровавленную саблю, а Жендян соскочил с коня и, схватив камень, бросил его на грудь Горпины, а затем начал что-то отыскивать у себя за пазухой.
Тело исполинки еще вздрагивало, ее лицо исказилось судорогой, оскаленные зубы покрылись кровавой пеной, из горла выходило глухое хрипенье. Между тем слуга вынул из-за пазухи кусок освященного мела и, начертав им на камне крест, сказал:
— Теперь не встанет.
Затем Жендян вскочил на лошадь.
— Вперед! — скомандовал Володыевский.
Все помчались, как вихрь, вдоль ручья, протекавшего среди яра; они миновали дубы, разбросанные по дороге, и глазам их представилась изба, дальше — высокая мельница с блестящим колесом. У избы две черные собаки, привязанные на цепи, лаяли и рвались к приезжим. Володыевский подъехал первым; соскочив с лошади, он толкнул дверь ногой и ворвался в сени, побрякивая саблей; из нее, направо, виднелась просторная изба, наполненная стружками, с разложенным посредине дымившимся костром; налево находилась запертая дверь. "Верно, она там", — подумал Володыевский и подскочил к двери.
Он дернул ее за ручку и, отворив, остановился как вкопанный на пороге избы.
В глубине комнаты, опершись на спинку кровати, стояла Елена Курцевич, бледная, с распущенными, волосами; ее испуганные глаза остановились на Володыевском как бы спрашивая: "Кто ты и зачем?" Она никогда прежде не видала маленького рыцаря, — он же был поражен ее красотой и видом комнаты, убранной бархатом и парчой.
Наконец он пришел в себя и сказал:
— Не бойтесь, княжна, мы друзья Скшетуского!
— Спасите меня! — вскричала она, складывая руки и опускаясь на колени.