Огненная кровь. Том 2
Шрифт:
— Это были розы тёти Эв, кажется.
— Пфф! Розы! Ну вот. К полудню будешь уже, как новый!
Альберт сидел на стуле, а Цинта старался, как мог, привести в порядок его разбитое в драке лицо.
— Ты слишком печёшься о моей шкуре. Забыл, что шрамы украшают мужчин? — буркнул Альберт.
— Шрамы от ран, полученных в бою, может, и украшают мужчин. А вот шрамы, полученные в пьяной драке с братом, на балу, посвящённом помолвке другого брата, украшают только дураков! — философски изрёк Цинта.
— Смотрю кто-то
— И я снова прав? Владычица степей! — воскликнул Цинта. — Это звучит нехорошо! Ты опять что-то натворил? Кроме драки с Драгояром?
— А ты догадлив... Я действительно совершил одну неимоверную глупость, и даже не знаю теперь, как это исправить.
— И что за глупость?
— Я опять просил Книгу желаний.
Цинта сел напротив князя, держа в руках банку и шпатель, и только покачал головой.
— И ты даже не хочешь узнать, о чём я её просил? — усмехнулся Альберт криво.
— Не надо быть астрологом, чтобы догадаться. Это погубит тебя, мой князь. Эта женщина убьёт тебя, так или иначе! — вздохнул Цинта. — Почему бы тебе не уехать прямо сейчас? Возьми деньги у Себастьяна, и давай уедем в Рокну? Купишь домик, откроем лекарню, ты будешь писать сонеты у моря на закате, а я делать мази и настойки. И всё постепенно излечится. Sublata causa, tollitur morbus.*
* (прим. лат. — с устранением причины устраняется болезнь).
— Нет, Цинта. Я не трус какой-нибудь, чтобы бежать. Даже мой отец не смог меня сломать, а он был тот ещё зверь, — Альберт встал и, посмотрев в зеркало на своё лицо в чёрных полосах смолы, добавил, — я смогу победить это чувство.
— Победить? — Цинта хлопнул банкой по столу. — Видать, совсем ты ум пропил, мой князь! Как, позволь тебя спросить, ты собираешься это сделать? Потому что одно дело спину кнутом драть — шкура-то и правда зарастёт, а другое дело — сердце! Оно не заноза, выдрать-то не получится! Получилось бы — давно бы выдрал, а не ходил к Книге на свидания.
Альберт обернулся, и Цинта подумал, что никогда ещё не видел князя таким… другим. Будто вся его бесшабашная весёлость вмиг ушла, а что-то появилось в этих серых глазах, какая-то затаённая, глубоко спрятанная злость, похожая на натянутую тетиву. И эта внутренняя сосредоточенность, превратившая его глаза в капли искрящейся ртути, по-настоящему испугала Цинту. Нет, эта злость не напоминала обычные вспышки ярости князя. Ничего из того, что заставляло Альберта совсем недавно гоняться за Цинтой с вертелом, в ней не было. Внутри него зияла рана, и постоянная боль, которую она причиняла, теперь питала эту злость.
— Я забуду её. Представлю, что её просто нет и не было никогда. Она всего лишь женщина. Ты прав, мало ли женщин в этом городе! Что мне даст это всё? — он пожал плечами. — К тому же я ей безразличен,
— Кого ты пытаешься в этом убедить? Меня? Давеча ты говорил совсем противоположное насчёт безразличия! — удивлённо воскликнул Цинта.
— Я был глуп. Я думал… Дуарх знает, что я вообще думал! Наверное, я ошибся. Но если бы это было не так, если бы у неё были чувства…
Он развернулся и подошёл к окну, опёрся рукой о стену и добавил тихо:
— …я видел её сегодня рано утром, когда возвращался сюда... Она выходила из спальни Себастьяна… В том самом голубом платье…
Повисла тишина, и Цинта подумал, что от этой тишины могла лопнуть голова, такой она была тяжкой.
— …Значит, она хотела быть с ним, Цинта. Хотела так сильно, что даже не стала ждать свадьбы, которую и так решили ускорить… Пришла к нему сама… И я очень надеюсь, что Книга всё-таки не услышала меня вчера.
Он взял с вешалки камзол и добавил с кривой усмешкой:
— Ты говоришь, сердце — не заноза? Но без сердца тоже можно жить. Мой отец вот жил. И прекрасно без него обходился.
Цинта посмотрел на Альберта и подумал, что все угрозы, а их он слышал от князя немало, всё это было ерундой, неправдой. Что не собирался он его вертелом протыкать тогда, а вот сейчас… Сейчас он даже не угрожал, но то, как он произнёс последние слова, Цинта понял — всё пропало.
— Куда ты собрался с таким лицом, мой князь?!
— Думаю, Драгояр выглядит не намного лучше, — хмыкнул Альберт, натягивая камзол, — а я собираюсь принять предложение Милены.
— Милены? Охохошечки! Ты спятил? Этой королевы змей? Ты же обещал Себастьяну, что поддержишь его!
— Нет, Цинта, я его не поддержу.
— И почему?
— Потому что этот узел нельзя распутать, его можно только разрубить. Если победит Себастьян, я уеду. Если победит Драгояр, уехать придётся Себастьяну… вместе с ней. И при любом исходе я буду по другую сторону реки. А поддержи я Себастьяна, останься с ним, и мне так и придётся всю жизнь ходить вокруг них, как ослу вокруг мельничного колеса. А я, может быть, и дурак, но ослом-то уж точно быть не собираюсь.
Он прихватил баритту и вышел, хлопнув дверью.
Глава 19. Дневники отца
Утром за завтраком к ним снова присоединился Гасьярд. И хотя Иррис больше всего хотелось провести это время в одиночестве, и она уже было собиралась сослаться на головную боль, но Себастьян пригласил его, усадил за стол, и отказывать теперь было бы невежливо. К тому же Гасьярд был, как обычно, безупречно любезен и до дрожи внимателен. Он пришёл даже не просто так, а с корзинкой, полной зафаринских сладостей — подарком вчерашних послов, и сказал, что лишь хотел пожелать доброго утра, но при этом расположился за столом и взялся за чашку вполне по-хозяйски.