Огненная кровь. Том 2
Шрифт:
*(прим. лат — кто неумеренно пьёт вино, пьёт яд)
И спит он там же. Я даже к Мунсу сходил, просил его вразумить Альберта, да только он Мунса девкам сдал, а сам так и остался сидеть в углу. Я пытался поговорить с ним, но он сказал, что если я ещё раз приду, то он и меня девкам сдаст на растерзание, а если они не справятся, то утопит меня в бухте. А девки там очень уж боевые, но у меня теперь есть Армана, так что девки мне эти без надобности. И вот что мне делать? Видели бы вы его лицо! Гребцы на галерах и те краше!
Осталось
Всех Вам благ и долголетия, Ваш верный Цинта».
Девушка закончила смазывать ссадины на лице Альберта, а потом, отставив в сторону баночку, медленно провела пальцами по шее и улыбнулась призывно и маняще. Среди всех девиц в борделе, Рози по части врачевания была самой талантливой.
— Нет, Рози, не сегодня. Просто принеси ещё вина, — Альберт отвёл её руку, ссадил девушку, попытавшуюся забраться на колени, и потянулся за кубком.
Он только пришёл после боя. Скулу саднило от встречи с каменным крошевом арены, болело в правом боку — пропустил коварный удар противника, и разбитые костяшки пальцев напоминали о себе, стоило сжать руку в кулак, сразу же лопались засохшие раны. Но усталость и боль в мышцах была даже приятной.
Без очередного боя он теперь не мог заснуть — огонь сжигал всё внутри, и с каждым днём это пламя только росло, заставляя выходить на арену снова и снова. А вечера проводить в обнимку с вином, потому что мало замучить тело до полусмерти, нужно ещё и затуманить голову до бесчувствия, заставить себя перестать думать о том, что будит в крови этот сумасшедший огонь…
Это помогало… но ненадолго.
Боль отвлекала, ярость уходила в удары, словно вода в песок, а вино, как и положено, дурманило голову, но к утру всё возвращалось обратно. И на рассвете он снова смотрел на Большой дворец, подсвеченный розовым светом восхода, и ему казалось, что какая-то непреодолимая сила влечёт его туда, вытягивая из него душу.
Он обливался холодной водой, наматывал кесты на кулаки и предплечья и снова шёл на арену…
Альберт откинулся на мягкую спинку кресла.
Он чувствовал, как мистресса Вэйри наблюдает за ним с другого конца зала. Она появилась из-за резных дверей и махнула рукой девушкам — отойдите, подошла, села поближе на обитый красным бархатом диван и наполнила его кубок.
— Какое горе ты пытаешься залить вином, Берти? — спросила тихо, глядя на него внимательно. — Ты проводишь здесь уже какую ночь, но только пьёшь беспробудно и платишь. Чтобы пить есть таверны и кабаки. Тебе не по нраву мои девушки? Скажи, в чём дело?
Он поставил локти на стол, посмотрел на Вэйри искоса, достал из кошелька горсть монет, только что выигранных в бою, и положил на стол перед мистрессой.
— Если я слишком мешаю, то вот, — он подвинул деньги ребром ладони, —
Вэйри грустно посмотрела на его опущенные плечи, на кинжал, который он воткнул в столешницу, и, взгляд бессмысленно блуждающий где-то на дне кубка, и, аккуратно сдвинув монеты в свою ладонь, махнула псу у двери, велев запереть и никого не пускать.
— Разбитое сердце? — спросила осторожно.
— Хоть бы и так, какая разница?
— Здесь лечат разбитые сердца, мальчик мой, ты же знаешь, — она повела рукой в сторону девушек, — выбери ту, что похожа на неё, отведи наверх и представь, что это она.
Альберт усмехнулся и выпил вино до дна.
— Если бы это меня вылечило, Вэйри, я бы жить поселился в твоём борделе. Но, боюсь, от моей болезни нет лекарства.
Мистресса махнула девушкам рукой, и они отвернулись, расселись на диванах в другом конце зала, а одна из них заиграла на клавесине грустную мелодию.
— Я бы хотела увидеть её, — произнесла Вэйри спустя некоторое время, — наверное, это необыкновенная женщина, раз она заставила тебя так страдать.
— Да. Необыкновенная. И, похоже, Боги решили, что я недостоин такой женщины.
— Ты достоин самой лучшей женщины, Берти.
— Почему ты так думаешь?
— У тебя доброе сердце.
— Доброе сердце? У меня? — он снова усмехнулся и посмотрел в тёмные глаза мистрессы. — С чего ты это взяла?
— Уж я повидала мужчин, поверь, знаю, что говорю, — она чуть улыбнулась, — ты никогда ни разу не ударил и не обидел ни одну из моих девочек. Ты не бывал груб, не кричал и часто платил просто так, за веселье, и только потому, что тебе нравилась их радость. А кто, скажи, думает о том, чтобы радовать таких, как мы? Мужчины приходят сюда, чтобы покупать тела, они не видят в нас людей, они хотят лишь одного — выпускать на волю своих демонов. А ты ищешь любовь и приходишь сюда покупать именно её. Только бордель не то место, где её можно найти. Я умею читать в душах, Берти.
— Дуарх бы тебя побрал, Вэйри! — усмехнулся Альберт, подвигая ей кубок и наливая до краёв. — И что же ты прочла в моей?
— Ты хочешь любви, — ответила она, чуть пригубив вино, — хочешь, чтобы тебя любили, я вижу эту жажду. И вижу также, что мои девочки не могут дать тебе такой любви, какую ты ищешь. Но ты красив и молод, у тебя есть деньги, ты можешь стать самим верховным джартом и ты из Дома Драго. Я знаю, что в Эддаре многие женщины мечтали бы заманить тебя в свою постель и одарить любовью. Так в чём дело? Почему ты ещё здесь? Чего именно ты хочешь, Берти?
Он сжал руку в кулак, глядя, как на костяшках от натяжения трескаются едва затянувшиеся раны и выступают капли крови…
— Я хочу, чтобы меня любили просто так, таким, какой я есть, — ответил он тихо, — не за что-то… Не за деньги, не за то, что я из дома Драго… Не за то, что я могу стать верховным джартом… Чтобы… она любила меня… просто любила…
— Все хотят такой любви. Начиная с того дня, когда мать впервые берёт ребёнка на руки, всё, что ему нужно — её любовь. Именно такая, не за что-то… просто потому, что он есть. И до последнего дня это единственное, что нужно нашей душе — иначе она пуста, — произнесла Вэйри грустно.