Огненное порубежье
Шрифт:
— У меня кони сытые,— со смешком отвечал Игорь,— стрелы у меня острые. Да и бабье ли это дело — делить с мужиками их труды и заботы?..
Отослал он Ярославну в терем, а сам весь день и всю ночь пировал с дружиной.
Собравшись все вместе, бывалые вои и безусые юнцы похвалялись своей удачей. Подогревали смелость вином, разжигали в себе ратный дух. То, что было и чего никогда не было,— все валили в одну кучу.
— Побьем Кончака! — кричали они.
— Кзу приведем на цепи!
— Порушим половецкие становища!
— Вернем из рабства своих
— Устелем вражьими костьми половецкую степь!..
А Ярославна, слушая долетающие до терема пьяные голоса, истово молилась за мужа перед иконами, лбом касалась холодных досок пола, шептала:
— Дай бог Игорю, мужу моему, разум. Просветли его, наставь на путь истинный.
Освещенное лампадами лицо Христа глядело на нее отрешенно, словно не доходили до него ее молитвы. И так решила, подымаясь с колен, Ярославна: не Игорем, а богом задуманное уже не повернуть вспять. Видно, выпало ей такое испытание, и крест свой назначено ей нести до конца.
И все-таки еще раз попробовала она усовестить мужа:
— Нешто слава тебе дороже воев, что полягут за Доном от половецких сабель? Подумал ли ты о их матерях и женах?
Засмеялся ей князь в лицо:
— Мне ли о том думать? Да и зачем? И до меня ходили князья в степь, и до меня победители возвращались, а побежденные оставались на поле брани. И до меня пролились реки крови и слез. Что от того, если добавлю я к этому морю еще одну малую каплю?.. Разве ты не слышала, как радуются вои, как рвутся поскорее сразиться с врагом?!
Плохо спала в ту ночь Ярославна, совсем почти не спала, приподнявшись на локте, глядела в красивое лицо мужа, обрамленное полукружьем мягкой бороды. Упрям Игорь, в храбрости своей безумен. Но, может быть, потому она и любит его, может быть, потому и боится потерять?.. А если бы он был другим, если бы был тихим и сговорчивым?.. Больше или меньше любила бы его Ярославна?
И, выплакав за ночь, утром она уже не проливала слез. Молча собрала она князя в поход, прощаясь на виду у глазастых бояр и боярынь, степенно поцеловала его в лоб, спокойно перекрестила, словно и не на брань провожала, а на веселую охоту.
То-то же сейчас наревелась она вдосталь. Вот оно — предзнаменование. Поглотила солнышко тьма, заслонила черным крылом ее милого.
Дворовые девки, испуганно дыша, жались друг к другу на всходе.
— Чего перепугались? — спросила их княгиня.
— Нечистая сила солнышко-то заглотала...
— Заглотит, так поперхнется,— сказала Ярославна.— Гляньте-ка, вот уж и снова оно ярче разгорается.
— И правда! — обрадовались девки.
На улице стало светлеть. Тьма серела и рассеивалась. Скоро снова заблистали жарким пламенем купола церквей и соборов...
Обсуждая непредвиденное и странное событие, монахи расходились по кельям. Постояв еще немного рядом с богомазом, побрел в свою келью и Аскитрей.
Зихно вскарабкался на леса, перевел дух — да-а, такого еще отродясь не было. Почесал затылок, подумал о Злате, улыбнулся: уж она-то, ясное дело, перепугалась. Поди, и впрямь подумала,
Зихно оглядел своды, остановился на картине страшного суда, где на голубом шатре неба, прямо над головой несгибаемого и сурового Христа светил желтый кружок солнца, и взял в руки кисть.
Постоял, склонив голову набок, подумал и быстрым мазком закрасил черной краской половину желтого круга.
3
Гонец примчался под вечер. Всполошив собак, постучал рукоятью меча в уже закрытые на ночь створы ворот.
Молодой парень-воротник откинул смотровое оконце и, узнав княжеского посланца, тут же торопливо загремел засовами.
Не слезая с коня, гонец вихрем промчался под сводом. Пропуская его, люди на улицах жались к заборам и плетням, испуганно глядели ему вслед. Отчего такая спешка, с какими новостями прислал его в город князь?
Одежда на гонце была заляпана темными шмотками грязи, на черном от степного загара лице блестели белки глаз, по щекам, размывая пыль, струились ручейки пота. Гонец ощеривал рот и стегал взмыленного коня. Конь храпел и, надрываясь от натуги, рвал удила.
Много дней и ночей трудного и опасного пути лежало у гонца за спиной. За спиной его лежала вздыбленная тревогой степь и глубокий Дон с водоворотами и быстрым течением, за спиной осталась половецкая погоня, и сейчас еще слышал он посвист пролетающих справа и слева красных половецких стрел. Метко били из своих луков степняки, но гонца хранила удача — ни одна из стрел не коснулась его кольчуги, ни одна не задела коня. Вынесла его на другой берег и упругая донская волна.
На ночевках в курных избах, ворочаясь на кислой овчине, вспоминал гонец, как шел он с Игоревым войском на юг, как пришли они к реке Сююрлию и встали на берегу. На противоположном берегу встало половецкое войско со стрелками впереди.
Памятный это был день, вовек его не забыть, потому что следующим утром свершилось самое страшное. Но пока о том, что должно случиться, никто ничего не знал, не знал о том и князь Игорь.
— Ударим на половцев,— сказал он и приказал строить войско.
Игорева дружина встала посередине, по правую сторону — дружина брата его Всеволода, по левую — племянника Святослава, впереди — дружина сына его Владимира с отрядом черниговских ковуев. А перед всем войском, у самого берега Сююрлия, выстроились стрельцы, отобранные ото всех дружин.
Не ждали, знать, половцы русских, потому и растерялись. Едва успели они пустить по одной стреле, как тут же бросились бежать. Переправившись через реку, ударили по ним русские со всею силой, рубили растекающихся по полю врагов, гнали их в степь, не давали им пощады. Разорили они половецкие становища, захватили много добычи и пленных. И, встав на три дня у Сююрлия, праздновали великую победу. Пили меды, веселились и посмеивались над старшими князьями: