Огненные слёзы
Шрифт:
Жизнь атлурга не кончается со смертью. А раз это не конец, а лишь переход в иной мир, то незачем и бояться. В этом причина другого отношения к жизни и смерти. И ещё в том, что наша жизнь каждый день, с самого рождения, сопряжена с опасностью и смертью. Наверное, мы просто привыкли к ней.
— И всё же я не понимаю, почему атлурги так почитают Руга, Бога Смерти?
— Потому что он дал нашему народу столько же, сколько и Бог Жизни. Именно он научил нас выживать в этих песках. Сделал нас сильными, теми, кто мы есть.
Этого никогда не понять Детям Колоссов, родившимся и живущим в своём искусственном «пузыре», за многометровыми стенами.
Жизнь в городе искусственна. Она лжива. Потому и представления людей о жизни искажены. Здесь нашей жизнью правит стихия. Она неумолима и беспощадна. Зато она даёт нам ощущение чего-то настоящего. Ощущение Жизни, которое приходит только от близости к Смерти.
Юта посмотрела на Корта. Его, будто вырезанный из тёмного камня профиль, оставался непроницаем, как будто он обратился в одно из неподвижных и грозных изваяний богов, каким поклоняются атлурги.
— Ну а ты? Ты говоришь о себе, как об одном из атлургов, но рассуждаешь как человек, проживший жизнь в Вечном Городе.
— Я считаю себя атлургом, одним из народа, — ответил Корт. Он говорил об этом спокойно и без тени сомнений, и Юта подумала, что он, должно быть, не раз задумывался об этих вещах. — Я привык говорить, как атлург и так же, как они, относиться к богам. Хотя для меня это всё равно иначе. Я не впитал веру в богов с молоком матери.
Наоборот, то, что мне прививали во время жизни в Вечном Городе — это что всё объяснимо с помощью науки: законов математики, физики, химии и так далее. Для меня вера не является чем-то естественным и неотделимым от меня. Для меня это скорее вопрос мировоззрения и миропонимания. Хотя с годами я понял, что моё естественнонаучное отношение к миру не противоречит вере.
Я уже не помню, где и когда впервые начал думать о себе, как об одном из народа. Когда перестал относиться к этим пугающим и одновременно восхищающим людям, как к чужакам, и впервые неосознанно назвал себя атлургом. Я просто провёл с ними столько лет, не зная ничего другого и стараясь не вспоминать о прошлой жизни, что ощущение себя частью народа вошло в мою привычку, и в мою кровь.
В своё время Леда очень помогла мне понять атлургов и принять их уклад жизни. Научила любить и почитать богов и в конце концов почувствовать себя частью народа. Не знаю, случилось бы это когда-нибудь, если бы не она.
Корт замолчал. Юта тоже молчала. Она думала о том, что у Корта всегда была Леда. Она учила его вере атлургов, рассказывала об их обычаях и богах, поддерживала. Но Корт никогда не сможет стать для самой Юты тем же, чем Леда была для него. Конечно, он помогает, как может, но ей никогда не будет этого достаточно. Юта понимала это ясно, как день.
Она отвернулась от Корта, не в силах больше переносить синеву его холодных глаз. Она смотрела на пустыню, однообразную, блёкло-жёлтую, словно выбеленная на солнце кость. Жаркий ветер равномерно гнал по её поверхности мелкий шуршащий песок, создавая непрерывно движущиеся барханы. Невысокие, с острыми краями, тянущимися к белёсому небу.
Пустыня представилась Юте замершим во времени океаном, высушенным солнцем и ветром, но всё ещё продолжающим бороться за жизнь. Существующим по своим законам. Время здесь тянется медленно, как липкая патока. А все города, когда-либо возникавшие на этой планете — лишь глупые маленькие мошки, застрявшие в ней. Пустыня даже не замечает их присутствия, медленно затягивая в себя до тех пор, пока полностью не
Они просидели всю ночь, почти не говоря, каждый думая о своём. Звёзды кружились по небу, то сближаясь, то отдаляясь, как два магнита. Они подходили к земле, будто желая коснуться её, но тут же, словно детские мячики, отскакивали, снова поднимаясь ввысь.
Юта впервые так долго наблюдала за движением солнц. Было в этом нечто завораживающее, как следить за горящим огнём или бегущей водой. Ей даже на время в самом деле удалось отвлечься от своих мыслей. Юта просто сидела рядом с Кортом, не глядя на него, не прикасаясь к нему, не говоря с ним. Но всё равно сейчас она не ощущала себя одинокой, и это делало её почти счастливой.
Глава 3. Старые враги
Корт довёл Юту до дома и, не торопясь, побрёл к себе. Спать совершенно не хотелось, как будто жар песков и свет звёзд вместо того, чтобы отнять, придали ему сил. Город был погружён в сон. Несколько часов перед рассветом — самое тихое время, когда даже ярые полуночники уже легли спать, но самые ранние пташки ещё не встали.
Это время, когда на Утегат снисходит покой. Распри стихают, а давние обиды теряют значение. Когда город окутан туманом сновидений, и только мягкий золотистый свет никогда не спящих «Милосердных Братьев» беспрепятственно гуляет по умолкшим коридорам.
Корт наслаждался тишиной и покоем спящего Утегата: золотисто-жёлтые коридоры слегка искрились под случайно упавшими лучами солнца. Мельчайшие пылинки висели в воздухе, покачиваясь, как корабли на волнах, никем не потревоженные. Тёплый сухой песок чуть слышно скрипел под сапогами, в то время как коридоры проплывали мимо один за другим, как хорошо знакомый, изученный годы назад лабиринт, где нельзя заблудиться, но за каждым углом взору открывается новая, неожиданная перспектива.
За очередным поворотом Корта встретила высокая фигура. Ругат остановился. Он не ожидал увидеть здесь этого человека, хоть и не удивился, что тот, так же, как и он, гуляет по городу в такое время.
Мужчина стоял, широко расставив ноги в стоптанных сапогах, сложив на мощной груди руки. Он перегораживал Корту дорогу, глядя на него исподлобья своими тёмными глазами. Было очевидно, что он ждал Корта.
Его собранные на макушке волосы были неухожены и неопрятны. Тяжёлый подбородок покрывала щетина, а одежда была грязной, в разводах и тёмных пятнах. Его глаза горели застарелой ненавистью. Той, которая с годами не притупляется, а становится лишь острее, как нож, который точат изо дня в день в ожидании момента, когда он встретится с плотью врага. Нагир.
Корт остановился напротив мужчины. Он молчал, ожидая, что тот скажет или предпримет. Корт был спокоен, почти уверенный в том, что Нагир здесь для того, чтобы поговорить. Он не увидел у него на поясе ни ножа, ни кинжала. И хоть они с Нагиром и принадлежали к противоборствующим лагерям, Корт был убеждён, что атлург не собирается нападать.
— Что-то поздно ты гуляешь, — заговорил Нагир глухим тяжёлым голосом.
— Полагаю, это относится и к тебе.
Корт смотрел Нагиру прямо в глаза, надеясь увидеть в них хоть искру былых дружеских чувств. Но в них лишь горел огонь ненависти, сжигавший всё человеческое. В этих глазах таилось безумие зверя. Казалось, Нагир с трудом заставляет себя говорить человеческой речью вместо звериного рыка. С трудом останавливает себя, чтобы не броситься на Корта, а вести с ним цивилизованный разговор.