Огненный крест. Книги 1 и 2

Гэблдон Диана

Я погасила свечу. Огонь в камине догорал, и я мельком подумала, что нужно встать и добавить в него дрова, но отказалась от этой мысли. Пусть прогорит до тлеющих угольков, все равно мы уезжаем на рассвете.

Несмотря на усталость и предстоящее тяжелое путешествие, я с нетерпением ожидала его. Помимо новизны и возможности приключений, меня привлекала восхитительная перспектива сбежать от прачечной, готовки пищи и женской войны. Однако Джейми был прав, сегодняшняя ночь последняя, которую мы можем провести в комфорте и уединении.

Я потянулась, наслаждаясь мягкими объятиями перины и гладкими чистыми простынями

со слабым ароматом розмарина и бузины. Кстати, я упаковала постельные принадлежности?

Голос Роджера доносился сквозь ставни, все еще сильный, но с заметной хрипотцой от усталости.

— Дрозду лучше пойти в постель, — сказал Джейми с некоторым неодобрением, — если он хочет проститься с женой должным образом.

— Боже, Бри и Джемми легли спать несколько часов назад! — сказала я.

— Ребенок, возможно, но девушка еще там. Я слышал ее голос только что.

— Да? — я прислушалась, но не разобрала ничего, кроме шума аплодисментов; Роджер только что закончил песню. — Думаю, она хочет быть рядом с ним, как можно дольше. Эти мужчины к утру останутся без сил, не говоря о том, что будут болеть с похмелья.

— Пока они смогут сидеть на лошадях, я не стану возражать, если они время от времени будут бегать в кусты, — уверил меня Джейми.

Я немного сползла вниз, укрывая плечи одеялом. Я слышала глубокий голос Роджера, который со смехом, но твердо отказывался петь дальше. Постепенно шум во дворе затих, хотя я могла слышать стук и грохот, когда подняли и трясли бочонок с пивом, выжимая из него последние капли. Потом приглушенный стук, когда бочонок поставили на землю.

В доме тоже раздавались звуки: плач проснувшегося ребенка, шаги на кухне, сонное хныканье малышей, потревоженных вернувшимися мужчинами, сердитый голос женщины.

У меня болели плечи и шея, и мои ноги гудели от длительной прогулки к ручью с Джемми на руках. Однако я не могла уснуть, не могла поставить заслон внешним шумам, как ставни перекрыли вид во двор.

— Ты можешь вспомнить все, что делал сегодня?

Это была наша маленькая игра, в которую мы иногда играли по вечерам. Каждый пытался вспомнить в мельчайших подробностях все, что было сделано, услышано, съедено в этот день от подъема до отбоя. Это был своеобразный дневник; пытаясь вспомнить, мы как бы очищали разум от событий дня, и нам было просто интересно то, что произошло с другим. Я любила слушать ежедневные отчеты Джейми, как обыденные, так и волнующие, но сегодня он был не в настроении.

— Я не могу вспомнить ничего, что произошло до того, как мы закрыли дверь в спальню, — сказал он, слегка сжимая мои ягодицы. — После этого, я думаю, могу вспомнить деталь или две.

— Это еще свежо в моей памяти, — уверила я его и погладила его ступни пальцами ног.

Мы перестали разговаривать и устраивались удобнее, готовясь ко сну; звуки внизу начали сменяться разнообразными храпами. Я пыталась уснуть, но, несмотря на позднее время и усталость, мой мозг отказывался отключаться. Фрагменты дня мелькали перед моими закрытыми глазами: миссис Баг с щеткой, грязные башмаки Герхарда Мюллера, обобранные кисти винограда, белесые ленточки квашеной капусты, круглые половинки розовой попки Джемми, десятки юных Чизхолмов, носящихся, как берсерки… Я попыталась привести свои мысли в порядок, обратившись к списку моих приготовлений к отъезду.

Однако это оказалось

еще хуже; через несколько секунд сон полностью покинул меня, когда я вообразила, что мой хирургический кабинет разрушен, Брианна, Марсали или дети подхватили ужасную инфекцию, а миссис Баг явилась зачинщицей кровавого бунта в Ридже.

Я повернулась на бок, глядя на Джейми. Он, как обычно, лежал на спине, сложив руки на животе, как скульптура на саркофаге, с чистым и строгим профилем, освещенным светом от гаснущего огня в камине. Его глаза были закрыты, но на лице сохранялось немного хмурое выражение, и его губы время от времени подергивались, как если бы он спорил сам с собой.

— Ты так громко думаешь, что я могу тебя слышать, — сказала я. — Или ты считаешь овец?

Его глаза тотчас открылись, и он обернулся ко мне с грустной улыбкой.

— Я считал свиней, — сообщил он. — Пытался, по крайней мере. Только я замечал уголком глаза белую тварь, как она начинала скакать туда и сюда, насмехаясь надо мной.

Я рассмеялась и подкатилась к нему ближе. Прижавшись лбом к его плечу, я глубоко вздохнула.

— Мы действительно должны уснуть, Джейми. Я чувствую себя так, словно кости мои расплавились, а ты встал гораздо раньше меня.

— Ммм.

Он обнял меня, притягивая ближе.

— Этот крест… от него дом не загорится, да? — спросила я через некоторое время.

— Нет, — он казался немного сонным. — Он уже давно прогорел.

Огонь в камине догорел, оставив кучку пылающих углей. Я повернулась и лежала, глядя на них в попытке очистить свой мозг от мыслей.

— Когда Фрэнк и я поженились, — сказала я, — мы пошли к священнику, чтобы получить от него советы и рекомендации. Он посоветовал нам начинать нашу семейную жизнь с того, чтобы каждую ночь брать с собой в постель четки. Фрэнк на это сказал, что не понял: это способ помочь нам уснуть или санкционированный церковью способ регулирования рождаемости.

Грудь Джейми тряслась от тихого смеха за моей спиной.

— Ну, что ж, мы могли бы попробовать, если тебе хочется, сассенах, — сказал он. — Только количество «Аве Марий» будешь считать ты. Ты лежишь на моей левой руке.

Я немного сместилась, позволив ему вытащить руку из-под моего бедра.

— Нет, не «Аве Мария», — сказала я. — Может быть, другая молитва. Ты знаешь какую-нибудь молитву, чтобы помочь уснуть?

— Да, много, — ответил он, медленно сгибая и разгибая пальцы, чтобы восстановить в них кровообращение. В полумраке комнаты эти медленные движения напомнили мне, как он выманивал форель из-под камней. — Сейчас вспомню.

Дом совсем затих, слышалось только поскрипывание ветвей от ветра.

— Вот одна, — сказал Джейми, наконец. — Я почти забыл ее. Отец научил меня ей незадолго до своей смерти. Он сказал, что когда-нибудь она мне пригодится.

Он устроился удобнее, положив голову так, чтобы подбородком упереться в мое плечо, и начал говорить тихим теплым голосом мне в ухо.

— Благослови для меня, о, Боже, луну, которая надо мной, Благослови для меня, о, Боже, землю, которая подо мной, Благослови для меня, о, Боже, мою жену и детей моих, И благослови меня, о, Боже, чтоб заботиться мог о них.