Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Он колебался мгновение, потом кивнул головой.
— Да, ты права.
Он поглядел на миссис Бердсли. Она стояла неподвижно, сложив руки под передником, и переводила взгляд от меня к Джейми, от него к мужу и обратно. Джейми коротко покачал головой, потом, расправив плечи, повернулся к лежащему мужчине.
— Моргните один раз, если «да», и два раза, если «нет», — сказал он. — Вы понимаете меня?
Веко без колебаний опустилось.
— Тогда слушайте, — Джейми глубоко вздохнул и начал говорить плоским бесстрастным голосом, не спуская взгляда с лица мужчины.
— Вы знаете, что с вами произошло?
Моргание.
— Вы
Глаз повернулся в моем направлении, потом снова на Джейми. Моргание.
— Она говорит, что вы перенесли удар, что излечение невозможно. Вы понимаете?
Раздраженный звук раздался из перекошенного рта. Это не стало для него новостью. Моргание.
— Ваша нога загнила. Если ее не отрезать, она будет гнить дальше, и вы умрете. Вы понимаете?
Никакого ответа. Ноздри его расширились и затрепетали, принюхиваясь, потом он с фырканьем выдохнул. Он чувствовал гнилостный запах, возможно, подозревал что-то подобное, но не знал наверняка. До этого времени. Медленное моргание.
Тихая мрачная литания [113] продолжалась — вопросы и ответы, каждый, словно лопата земли из могилы. Каждая фраза, заканчивающаяся неумолимыми словами: «Вы понимаете?»
Мои руки, ноги, лицо онемели. У меня появилось странное ощущение, что комната превратилась в подобие церкви, в место, где проводится некий ритуал, ведущий к мрачному неизбежному концу.
Все было предопределено, поняла я. Бердсли сделал свой выбор давно, возможно, даже до того, как приехали мы. У него был месяц в чистилище, когда он находился в холодной темноте между небом и землей и имел время, чтобы примириться со смертью.
113
Литания — в христианстве молитва, состоящая из повторяющихся коротких молебных воззваний.
Он понимал?
Да, очень хорошо.
Джейми склонился над столом, держа ладонь на руке Бердсли — священник в запятнанной кровью рубашке, предлагающий прощение и спасение. Миссис Бердсли стояла неподвижно в свете, падающем из окна, словно бесстрастный ангел обвинения.
Вопросы и ответы закончились.
— Хотите ли вы, чтобы моя жена отрезала вам ногу и перевязала раны?
Одно мигание, потом два сильных моргания.
Дыхание Джейми было хорошо слышимым, каждое слово выходило с тяжелым вздохом.
— Вы просите меня лишить вас жизни?
Хотя половина лица мужчины была неподвижна, а другая испещрена бороздами от страданий и измождения, все же оно смогло выразить отношение Бердсли к вопросу. Один уголок его рта приподнялся в циничной усмешке. «Что еще мне остается?» — сказало его молчание. Веко упало и осталось закрытым.
Джейми тоже прикрыл глаза. Небольшая дрожь пробежала по его телу. Потом он передернулся, как человек, отряхивающий холодную воду, и повернулся к буфету, где лежали его пистолеты.
Я подошла к нему, положив ладонь на его руку. Он не взглянул на меня, не сводя взгляда с пистолета, который заряжал. Его лицо было белым, но руки были тверды.
— Идите, — сказал он. — Выведи ее.
Я оглянулась на Бердсли, но он больше не был моим пациентом, его тело было вне моей ответственности. Я подошла
Двор казался нереальным, мирный и весь залитый солнцем. Миссис Бердсли вырвала свою руку и быстрым шагом направилась к сараю. Она оглянулась на дом через плечо, потом побежала и скрылась в дверях сарая, словно за ней гнались разбойники.
Я тоже почувствовала панику и чуть не помчалась следом за ней. Но удержалась, остановившись на краю двора, и стала ждать. Я чувствовала, как тяжело и медленно билось мое сердце, ударяя в барабанные перепонки.
Наконец, раздался выстрел, негромкий однотонный звук, неуместный среди мягкого блеяния коз в сарае и шороха цыплят, копающихся поблизости в земле. «В голову, — внезапно задалась я вопросом, — или в сердце?» И задрожала.
Давно перевалило за полдень, спокойствие холодного утреннего воздуха исчезло, и через двор проносился прохладный ветерок, поднимая пыль и пучки сена. Я стояла и ждала. «Он задержался, чтобы произнести молитву о душе Бердсли», — подумала я. Прошла минута, две, потом черный ход открылся, и вышел Джейми. Он сделал несколько шагов, потом остановился, наклонился и его вырвало.
Я шагнула к нему на случай, если ему была нужна моя помощь, но нет. Он выпрямился, вытер рот и, развернувшись, пошел прочь от меня к лесу.
Внезапно я почувствовала себя лишней и немного оскорбленной. Я много работала сегодня, отдавая все силы врачеванию. Я была связана с плотью, телом и духом, изучая симптомы, пульс и дыхание, ловя признаки жизни. Мне совсем не нравился Бердсли, но я была полностью поглощена борьбой за сохранение его жизни и пыталась ослабить его страдания. Я все еще могла ощущать прикосновение его вялой теплой плоти на моей руке.
Теперь мой пациент был мертв, и я чувствовала себя так, словно лишилась маленькой части своего тела. Возможно, я находилась в состоянии небольшого шока.
Я поглядела на дом, почувствовав сильное отвращение к нему и неожиданное для меня чувство страха. Тело нужно вымыть для похорон и прилично одеть. Я делала такие вещи прежде — без приступов тошноты и без энтузиазма — и все же сейчас мне не хотелось заходить туда.
Я видела насильственные смерти, и, наверное, более отвратительные, чем эта. Смерть есть смерть. Как бы она не приходила — как переход, как разлука или как долгожданное освобождение… Джейми освободил Бердсли из тюрьмы его разрушенного тела внезапно, и его дух, возможно, еще задержался в доме, не осознавая своей свободы.
— Ты суеверна, Бьючемп, — строго сказала я сама себе. — Прекрати сейчас же.
Но все еще оставалась во дворе, нерешительно топчась на месте.
Если Бердсли был недоступен для моей помощи, а Джейми не нуждался в ней, оставалась женщина, которой она может потребоваться. Я повернулась спиной к дому и пошла в сарай.
Сарай был скорее навесом с сеновалом, он был полон ароматным сеном и движущимися формами. Я стояла в дверном проеме, привыкая к полусумраку. В углу размещалось стойло, но лошади в нем не было. В другом углу хлипкий забор отделял загон для коз. В нем на охапке соломы сидела миссис Бердсли. Полдюжины коз толкались вокруг нее, меланхолично обжевывая края ее платка. Она выглядела, как бесформенная груда тряпья, но я уловила настороженный блеск ее глаз.