Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
— Я думаю, миссис МакДжилливрей ей нравится больше, чем Манфред. Она была совсем маленькой, когда умерла ее мать. И она словно обрела ее заново, — Брианна взглянула на мать уголком глаз. Она слишком хорошо помнила это чувство, когда лишаешься матери, и то чистое счастье, когда обретаешь ее снова. Инстинктивно, она взглянула на Джемми, который вел оживленный, но не разборчивый разговор с котенком Адсо.
Клэр кивнула, засыпая измельченную кору в маленькую круглую флягу со спиртом.
— Да. И все же я думаю, это хорошо, что они могут немного подождать и привыкнуть друг к другу, я имею в виду Лиззи и Манфреда, — на семейном совете было решено,
— Что?
— Кизиловая кора, — Клэр закупорила бутылку и поставила ее в шкаф. — В журнале доктора Роллингса написано, что ее можно использовать вместо хины. И ее легче достать, не говоря уже о том, что она гораздо дешевле.
— Здорово. Надеюсь, она поможет.
Малярия Лиззи не проявляла себя уже несколько месяцев, но всегда существовала угроза приступа, а хинная кора была ужасной дорогой.
Предыдущий предмет их разговора оставался в ее голове, и она вернулась к нему, когда взяла новую горсть листьев шалфея, затолкала их в ступу и тщательно растолкла, прежде чем поместить в раствор.
— Ты сказала, что не планировала стать врачом, когда была девочкой. Но позже ты казалась довольно настойчивой в достижении своей цели.
У нее были отрывочные, но яркие воспоминания об обучении Клэр в медицинском колледже. Он еще помнила запахи больницы, застрявшие в волосах и одежде матери, и могла ощущать прохладное прикосновение ее зеленой хирургической куртки, в которой она иногда приходила, чтобы поцеловать ее на ночь.
Клэр ответила не сразу, сосредоточившись на переборке высушенных пестиков кукурузы, подбирая и выбрасывая испорченные кусочки в открытое окно.
— Ну, — произнесла она, наконец, не отрывая взгляда от своей работы. — Люди, и не только женщины, если они знают, чего хотят, всегда найдут возможность. Твой отец… я имею в виду, Фрэнк… — она сгребла пестики и ссыпала их в плетеную корзинку, оставив на стойке крошки. — Он был хорошим историком. Ему нравился предмет, и у него был талант дисциплины и концентрации, который привел его к успеху, но история не являлась… э… его призванием. Он сам сказал мне, что мог заниматься чем-нибудь другим и с таким же успехом. Это не имело для него значения. Но для некоторых людей одно занятие может значить очень многое. И если это так… Да, медицина много значила для меня. И когда я поняла, что мне предназначено заниматься ею… — она пожала плечами, отряхнула руки и накрыла корзинку чистой тряпицей, обвязав ее веревочкой.
— Да… но не всегда есть возможность заниматься тем, для чего ты предназначен, не так ли? — произнесла Брианна, думая о неровном шраме на горле Роджера.
— Ну, жизнь действительно вносит свои коррективы, — пробормотала ее мать. Она подняла голову, встретила взгляд Брианна, и ее рот слегка дернулся в кривоватой улыбке. — Для большинства людей жизнь, которую они ведут, является единственно возможной. Марсали, например. Я не думаю, что ей когда-либо приходило в голову, что она может заниматься чем-то другим. Ее мать вела дом и воспитывала детей, и она сама не видит причин, почему она должна делать что-то иное. И все же… — Клэр приподняла одно плечо в пожатии и потянулась через стол за другой ступкой. — У нее была большая страсть к Фергюсу, и это стало достаточным, чтобы выбить ее жизнь из привычной колеи.
— Чтобы перевести ее в другую, точно такую же?
Клэр, не глядя, слегка кивнула головой.
— Точно такую же, за
— Как у тебя — Джейми? — она редко использовала его имя, и Клэр удивлено взглянула на нее.
— Да, — ответила она. — Джейми — часть меня, и ты тоже, — она коснулась лица Бри быстрым легким касанием и отвернулась, потянувшись за пучком майорана, свисавшим вместе с множеством сушеных трав с потолочной балки. — Но ни один из вас не заполняет меня полностью, — сказала она, не оборачиваясь. — Я та, кто я есть. Доктор, медсестра, целитель, ведьма, как бы меня не называли; имя не имеет значения. Я родилась, чтобы быть врачом, и я буду им, пока жива. Если я должна буду потерять тебя или Джейми, я перестану быть целым человеком, но у меня останется мое призвание. Какое-то время, — продолжила она настолько тихо, что Брианне пришлось напрячься, чтобы услышать ее, — когда я вернулась назад… пока не родилась ты… у меня было только оно, мое призвание.
Клэр накрошила майоран в ступку и взяла пестик. Звук тяжелых башмаков донесся снаружи, и потом раздался голос Джейми, незлобиво прогоняющего курицу с дороги.
А для нее достаточно любить Роджера, любить Джемми? Конечно, должно быть. Только у нее возникло ужасное опустошающее чувство, что, возможно, этого было недостаточно, и она быстро заговорила, прежде чем мысль оформилась в слова.
— А как па?
— Что па?
— Он знает, кто он есть, как ты думаешь?
Руки Клэр остановились, и звук пестика смолк.
— О, да, — сказала она, — он знает.
— Лэрд? Ты так назовешь его призвание?
Ее мать задумалась, колеблясь.
— Нет, — наконец, произнесла она и начала толочь снова. Аромат сушеного майорана заполнил комнату, как ладан. — Он мужчина, — сказала она, — а быть им совсем не простое дело.
Глава 79
Так одиноко
Брианна закрыла книгу со смешанными чувствами облегчения и предчувствия чего-то дурного. По просьбе Джейми она преподавала азы грамотности девочкам из Риджа. Уроки на несколько часов заполняли их хижину веселым шумом, а Джемми наслаждался вниманием, которым его баловали полдюжины маленьких мам.
Однако она не была рождена учительницей и в конце занятий всегда испытывала большое облегчение, за которым по пятам следовало некое неприятное и неловкое чувство. Обычно девочек приводили и забирали старшие сестры, но Энн и Кейт Хендерсонов, которые жили в двух милях от Риджа, сопровождал их старший брат Обадия.
Она не помнила, когда это началось. Возможно, с первого дня, когда он посмотрел ей прямо в глаза с легкой улыбкой на губах и надолго задержал свой взгляд, прежде чем, погладив сестренок по голове, оставил их ее заботе. Однако он ничего не делал, против чего она могла открыто возражать. Ни тогда, ни в другие дни после этого. И все же…
Она честно призналась себе, что Обадия Хендерсон приводил ее в содрогание. Он был высоким парнем двадцати лет, неплохо выглядел, имел каштановые волосы и голубые глаза. Но было в нем что-то тревожащее, выражение какой-то жестокости в очертании рта, нечто дикое в глубоко посаженных глазах. И было что-то очень неприятное в том, как он смотрел на нее.
Ей очень не хотелось выходить во двор после занятий. Девочки разбегутся, хихикая и мелькая юбками… а Обадия будет ждать, прислонившись к дереву, сидя на бортике колодца и однажды даже развалившись на скамье возле их хижины.