Огни чужой деревни
Шрифт:
– Молчи! – сказал бригадир. – Я это не по доброте душевной. Ты меня знаешь, нет у меня душевной доброты.
– Знаю, Афанасич!
– Я человек суровый. Жизнь меня покорежила. Если бы Сковорода не забухал… Короче, свезло тебе, Серый!
Бригадир сел за руль «газика», Сергей Белов – позади. На пустом сиденье лежали две пустые бутылки из-под самогона. Одну бригадир подобрал в поле, на скошенной полосе. Другую нашел на полу кабины в комбайне Игоря Сковороды. Бригадир взял одну бутылку в руки, потом другую. И задумчиво их повертел. На обоих не было ни следов клея, ни кусочков бумаги от этикетки.
– Слышь, Серый? – спросил он комбайнера. – Тебе кто первача продал?
– Мля, я ему пообещал, что не скажу. Типа, слово дал.
Бригадир вцепился руками в «баранку» и сидел так минуту-другую, осторожно дыша и пережидая, пока багровая пелена гнева перестанет застилать глаза.
– Не ешь сердце, Афанасич, – сказал ему Белов. – Ты гляди, к Баре супружница на велике прикатила. Любопытный факт.
Сквозь пыльное ветровое стекло бригадир увидел, как комбайн звеньевого остановился в начале новой полосы. К комбайну на велосипеде подъехала жена Валеры Борисенко, Анастасия. Валерка бодро спустился по лесенке. Удерживая велосипед за руль, Анастасия пообнималась немного с мужем. К багажнику велосипеда была прикручена корзинка. Из корзинки Анастасия достала газетный сверток и еще один и еще. Барисенко бережно принял у жены свертки и по лесенке забрался в кабину.
– Ну, и фигле? – спросил бригадир, – пожрать привезла…
И тут бригадир вспомнил, что уже видел Анастасию сегодня утром. Воспоминание обрушилось на него, как ушат ледяной воды. И он припомнил теперь каждую мелочь. Бездонный купол ясного неба над избой в три окна. Дрожание листьев яблоньки на утреннем ветерке. Встревоженное лицо Анастасии, глядящей на него из-под руки. И веселый блеск стеклянных бутылок, сохнувших на кольях забора…
Бригадир покосился в зеркальце заднего вида и увидал, как Белов подмигивает ему целым, еще не подбитым глазом.
– Я сейчас на кого-то шибко обиделся, – сказал бригадир.
В поздних сумерках хлебоуборочная бригада «Василек» снялась со скошенного поля. Машины шли с зажженными фарами, в слепящих электрических лучах клубилась пыль. Бригадир стоял возле старого «газика» на обочине и смотрел на проходящие мимо машины. Приметив нужную, бригадир на ходу ухватился за лесенку и залез в кабину. Распахнул дверцу.
– Подвинься-ка, – сказал он звеньевому.
Борисенко подвинулся, и бригадир присел на край обитого дерматином сиденья. Какое-то время ехали молча. Дорога шла по задам деревни, и в окошко были видны силуэты крыш и яблоневых деревьев.
– Не узнал, кто самогонкой в бригаде барижит? – спросил бригадир.
– Глухо, как в танке, – ответил Валера.
– Редкостная сволочь, наверное, – сказал сквозь зубы бригадир.
– Не то слово, – оживился звеньевой. – Если бы я его поймал, то сразу, без разговоров сунул бы в ухо.
– На! – сказал бригадир и залепил Борисенко в ухо.
Голова звеньевого со звоном ударилась о стекло кабины. Осколки стекла посыпались на пол, полетели в темноту, на дорогу.
– Афанасич?! – закричал Борисенко, выпучив глаза, – ты чего дерешься?
– А того, –
– Афанасич, ты чего на меня напраслину гонишь? Ты же меня не первый год знаешь? – спросил звеньевой, опасливо косясь на бригадира.
Одной рукой он держался за «баранку», а другой за ушибленное ухо. Бригадир долго ему не отвечал, а только молча глядел за окно. Деревня кончилась, вдоль дороги в сиреневых сумерках стояли одинокие березки.
– Это вы ловко придумали, – сказал он, наконец. – Жена дома самогонку гонит, а муж на работе барыжит. А супруга у тебя славная: домовитая, хозяюшка. Прежде чем первач разливать, все бутылочки помоет, этикетки отпарит, на забор повесит. Что же вы за люди такие? А может, вы и не люди вовсе? Может, вы со своей Анастасией только снаружи люди, а внутри у вас какие-то твари живут. Вроде как пришельцы из других миров. Я такое кино в видеосалоне смотрел. Этих тварей потом еще из огнемета всех сожгли.
Теперь долго молчал звеньевой. За пыльным окном кабины высвеченная лучами фар моталась разбитая проселочная дорога.
– Я завтра уволюсь. Из района уеду, – сказал, подумав, Борисенко.
– Ты у меня из страны уедешь, – пообещал бригадир. – А ну, стой! Что там еще такое?
Шедшая впереди машина резко остановилась. Звеньевой тоже тормознул.
– Сиди пока здесь, – сказал бригадир. – А я пойду, погляжу.
На дороге, возле головной машины толпились комбайнеры, ремонтники и водители грузовиков. Трещали моторы, пахло соляркой и бензином. В контрастном свете фар покалеченный дед Селивантий с бельмом на глазу был особенно страшен. Бригадир, наверное, содрогнулся бы от ужаса, если бы не был так взбешен.
– Чего стоим, мужики? – спросил, чуя недоброе, бригадир.
– А ты погляди сам, Петруша, – сказал появившийся, шут его знает, откуда, Игорь Сковорода.
– Куда глядеть-то?
– Они здесь, – сказал тихо Игорь и ткнул указательным пальцем вверх.
Осторожно, одним глазом бригадир покосился на темное, ночное уже небо. Небо, как небо. Звезд до черта, а луны не видно.
– Над дорогой, – подсказал Игорь. – Прямо в зените.
Переборов смутную тревогу бригадир задрал голову вверх, так, что хрустнула шея, и со всей силой уперся взглядом в ночной небосвод. И он увидел. В полночном зените, над проселочной дорогой, над комбайнами и грузовиками, над горсткой людей, высоко в черной пустоте, среди млечного блеска звезд.
– Ёхарный бабай! – прошептал бригадир.
– Это пришельцы, Петруша, – так же шепотом сказал Игорь Сковорода. – Это НЛО.
– Сам вижу, – сказал бригадир.
Он уже пришел в себя. Закурил сигаретку, затянулся.
– И я увидел звезду, упавшую с неба на землю, – молвил дед Селивантий, тыкая в небо своим скрюченным пальцем. – И был ей дан ключ к проходу, ведущему к бездне.
Стоящие поодаль, комбайнеры молча внимали.
– Нельзя нам на Болдырево, – сказал тихо Игорь. – А то, как бы беде не быть. Эти вон, тоже на Болдырево летят.