Огни чужой деревни
Шрифт:
Повезло Баре с женой, подумал бригадир. Как пчелка спозаранку по хозяйству хлопочет. Работящая, да и женщина из себя видная. Растрепанная, в старой линялой кофточке, а все равно желанная и вся к себе располагающая.
Бригадир не удержался и бибикнул жене звеньевого. Анастасия обернулась, заслонив от солнца глаза мокрою рукой. Пройдет несколько часов и бригадир вспомнит это мгновение, вспомнит каждую мелочь. Бездонный купол ясного неба над избой в три окна. Утренний ветерок в листве молодой яблони. Встревоженное лицо Анастасии, глядящей на него из-под ладони. И медленную каплю воды цвета ртути,
Бригадир выехал на «газике» на треугольную поселковую площадь и заметил мэра. Мэр только вышел из здания администрации поселка и шел куда-то через площадь. Мэр был не один. Его спутник, по виду приезжий, решил про себя бригадир, был одет в шорты, гавайскую рубашку и панамку. Из-под панамки поблескивали большие очки-хамелеоны, в оскаленных зубах торчал длинный мундштук со сломанной сигаретой, а к груди этот странный человечек прижимал старую печатную машинку. Странность спутника мэра была не в одежде и не в дерганной мультипликационной походке, а в том, что время от времени он куда-то пропадал, и бригадир его нигде не видел. Тогда бригадиру казалось, что мэр идет совсем один по пустой залитой солнечным светом площади и сам с собой разговаривает и размахивает руками.
Бригадир остановил машину. Посидел немного за рулем, протирая кулаками глаза. Открыл дверцу и вылез из «газика». Было только начало десятого, а уже вовсю припекало. Он подошел к мэру. Мужчины сдержанно поздоровались. Оглянувшись по сторонам, бригадир решительно никого не увидел.
– Сводку по погоде смотрел? – спросил мэр.
Бригадир кивнул и сплюнул на асфальт.
– Успеешь до дождя?
– Поповское поле к обеду уберем. Нестеровское – до темна. А вот, на Болдырево придется ночью ехать.
– Ну-ну. Ты уж меня не подведи! А чего в поселок прикатил?
– Да вот, хотел в краеведческий музей новый экспонат завести…
И бригадир в двух словах рассказал о скелете фашиста, прикованного к пулемету посреди пшеничного поля.
– Это дело, – оживился мэр. – А то у нас там какая-то куцая композиция. Ржавый штык и тележное колесо от тачанки. А теперь будет целый фриц с пулеметом. Детвора сразу повалит.
– Ну, я поеду, – сказал бригадир.
– Ты, Афанасич, погоди. Как уберешь Поповское поле… Тебе все равно потом через Арбузиху ехать, загляни в чайную на полчаса. Кстати, я тебя не познакомил. Мой хороший приятель Рауль Дюк. Журналист.
И тут бригадир снова увидел этого нелепого человечка. Он стоял рядом с мэром со своим мундштуком и печатной машинкой. Бригадир испытал короткий приступ головокружения.
– Рауль про тебя очерк в газету напишет. О героических буднях наших хлеборобов. Ну, типа, интервью возьмет.
– Сейчас страда, каждая минута на счету, – сказал бригадир, расстегивая рубашку на груди.
– Знаю – знаю, – сказал мэр, опуская свою короткопалую пухлую руку на плечо бригадира. – Но очень тебя попрошу, Афанасич. Нам сейчас как никогда нужная поддержка прессы.
Тут с крыши стоящего неподалеку пятиэтажного дома стали падать телевизионные антенны. В прозрачном утреннем воздухе повис металлический звон. Бригадир взглянул на крышу и увидал, как двое полицейских корчуют очередную антенну. На полицейских была черно-зеленая
– Я решил на корню извести телевидение в поселке, – объяснил мэр. – И это только начало. Я тут кругом насадю духовность…
Через чердачное окно на крышку выбралась какая-то тетка в лиловом халате и с воплями бросилась на полицейских. Копы оставили антенну в покое и, треща скремблерами раций, стали отступать. Один полицейский зацепился ногой за проволоку, кубарем скатился по скату и грохнулся с пятого этажа на асфальтовую дорожку под окнами. Рация в его шлеме издала протяжный писк – сигнал системы контроля жизнедеятельности.
– Вот и первые потери, – заметил на это мэр. – У нас тут как на войне. Ростки новой жизни с трудом прибивают себе дорогу.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказал бригадир, отступая к машине.
– Не забудь! – погрозил ему пальцем мэр.
– Я заеду, – пообещал бригадир. – Как уберем Поповское поле, так и заеду.
На току бригадир пробыл недолго. Машины с Поповского поля шли одна за другой, страда была в самом разгаре. Бригадир поглядел, как взвешивают на автомобильных весах еще одну груженую зерном «полуторку». Выкурил сигаретку, стоя в тени элеватора, послушал ровный гул зерноочистительного агрегата и поехал восвояси… Он ехал в пыли, следом за порожней машиной идущей за зерном. Возле Синьковского кладбища, где дорога была пошире, он обогнал грузовик, с разгону залетел в Арбузовскую горку и, уже подъезжая к полю, приметил, стоящего возле нескошенной полосы деревенского мальчишку. Своим зорким глазом бригадир увидал в руке мальчишки, сорванные на поле пшеничные колосья. Бригадир подъехал к пацаненку и, не глуша мотор, вылез из «газика».
– Ты чего творишь, малец? – спросил он грозно.
– А у нас волнистый попугайчик дома живет, – сказал мальчишка. – Я ему тут три колоска сорвал.
У бригадира перехватило дыхание.
– Это ж хлеб! – просипел бригадир. – Ты ж у государства воруешь! А ну, отдай!
И бригадир выхватил из детского кулачка пшеничные колоски и бережно убрал в карман.
– Пшел отсюда! Пока я руки тебе не повыдергивал!
Багровая пелена гнева заволокла синие колхозные дали. День сделался страшен, как видение Апокалипсиса. Пацан перелез дренажную канаву и, оглянувшись, крикнул стоящему возле «газика» бригадиру.
– А я вечером приду, когда вы уедете. Все равно все не скосите. Я тогда целую сумку наберу. Вот!
Бригадир глядел, как из-под ног припустившего к деревне пацана летела пыль, и боролся с сильным желанием перепрыгнуть дренажную канаву, догнать шалопая и научить любить Родину. Взяв себя в руки, бригадир обернулся к полю. День был погожим, небо высоким и синим, и не верилось, что уже завтра зарядят дожди.
Бригадир крякнул и подошел к машине. Он сел на горячее дерматиновое сиденье и хотел уже захлопнуть дверцу, когда приметил в стерне стеклянный блеск. Бригадир снова вылез из «газика», подошел и присел на корточки. В стерне лежала пустая стеклянная бутылка без этикетки. Бригадир поднял ее и понюхал горлышко. Из бутылки сильно пахло самогоном.