Огни на Эльбе
Шрифт:
– Но кто-то же в конце концов согласился!
– Да, Армстронг и Митчелл из Ньюкасла. Вероятно, у владельцев английских верфей было меньше сомнений. Хотя, боюсь, в этот раз Гамбург принял неверное решение. Странно, обычно Олькерта не обманывает его чутье. Принцип работы механизма неплохо продуман, и если «Глюкауф» добьется успеха, у Ридемана скоро появятся последователи. Пока что танкер движется со скоростью не больше десяти узлов, но если им удастся остановить утечку нефти, то…
– Смотрю, теперь ты иначе заговорил, отец! – заметил Франц, который до этого не участвовал в разговоре, полностью сосредоточившись на еде. – Обычно ты противишься новшествам. –
Альфред лишь отмахнулся, открывая бутылочку с соусом.
– Ну, почему же, сын мой, я лишь осторожничаю, ты ведь меня знаешь. Но цифры говорят сами за себя. «Глюкауф» способен вместить три тысячи литров нефти при максимальной осадке в пять метров восемьдесят…
– Интересно получается: то есть здесь для тебя выгоды перевешивают риск, а в случае с нашими кораблями – нет? – прервал его Франц, и Альфред удивленно поднял голову. На мгновение за столом воцарилась напряженная тишина, пока отец и сын молча сверлили друг друга взглядами.
– А что такое нефтяной танкер? – спросила Лили лишь для того, чтобы разрядить обстановку. Она не знала, что вызвало досаду Франца. Возможно, дело в тех котлах, о которых он говорил с отцом на днях. Но в то же время ей действительно хотелось знать, о чем идет речь. Разговоры о кораблях и так не отличались для нее увлекательностью, но когда она даже представить не могла, вокруг чего они крутятся, все это и вовсе превращалось в пытку. Мужчины – только дай им волю! – могли часами говорить только о судоходной компании.
Бабушка бросила на нее грозный взгляд, напоминая, что неприлично встревать в мужскую беседу. Но Лили решила не обращать внимания. В конце концов, задавать вопросы – это не преступление!
Вебер вытер рот и улыбнулся.
– Дитя мое, это очень просто, – объяснил он. – Ридеманн – экспедитор, он перевозит нефть. – Он произнес «нефть» чуть ли не по буквам, будто это было сложное иностранное слово. – Ее перевозят на кораблях, в больших деревянных бочках. Но бочки не удается полностью закупорить, и за время пути они теряют до тридцати процентов своего содержимого. Поэтому Ридеманн придумал другой путь. В прошлом году он создал первый нефтяной резервуар и не так давно сумел установить его на своем корабле.
Лили не понравилось, как он с ней разговаривал – сознательно упрощая и для наглядности подчеркивая каждое предложение жестами. Будто она немедленно потеряет мысль, если он прекратит выбирать самые простые выражения! У него даже тон голоса изменился – он разговаривал с ней, как с несмышленым щеночком. Зильта приподняла бровь. Видимо, она тоже это заметила.
– О, это разумно, – медленно кивнула Лили. – Так на корабли можно погрузить гораздо больше нефти и при этом сократить усилия и расходы на перевозку, особенно при разгрузке, ведь она, наверняка, производится с помощью насосов? Но с такими большими резервуарами, вероятно, в разы повышается риск взрыва. К тому же многие останутся без работы, если больше не нужно будет загружать и разгружать бочки, не говоря уже об их изготовлении и наполнении, – сказала она, с помощью вилки и ножа отрезая себе кусочек рыбы. – Рабочие вряд ли будут довольны!
Вебер удивленно моргнул. Зильта и Альфред обменялись испуганными взглядами. Китти сидела с таким лицом, будто рядом с ней кто-то испортил воздух.
– Что ж, с этим не поспоришь, – сказал Вебер и откашлялся. – А у вас сообразительная дочурка! Герр папа2, должно быть, не раз беседовал с ней о семейном предприятии. – Он натянуто улыбнулся. –
Лили хотела что-то сказать, но бабушка громко кашлянула, кинув на Зильту красноречивый взгляд, и та мгновенно вмешалась.
– Каролина, ты ведь будешь на осеннем балу Олькерта? Мы с Лили уже заказали по этому случаю новые наряды! – обратилась она к фрау Вебер, которая радостно ухватилась за эту тему.
Женщины завели свой, отдельный разговор, и Лили тихо вздохнула, вовлекаясь в обсуждение нового бального платья, что оказалось не намного интересней, чем разговор о кораблях. Она рассеянно вычерчивала вилкой узоры в своем соусе и смотрела в окно, пока дамы щебетали о последних модных новинках из Франции.
– …были арестованы. Уверен, на этот раз их так просто не отпустят! – Голос Вебера достиг ее ушей, и, словно ее потянули за невидимую ниточку, Лили повернулась, вновь прислушиваясь к беседе мужчин.
– О, это ерунда. Только в 81 году из страны выслали 112 человек!
– Да, но теперь, когда социалисты набирают силу в парламенте, их уже не высылают, а сажают!
– И правильно, я думаю. – Франц отодвинул тарелку и знаком попросил горничную налить ему бренди.
– В конце концов, нельзя просто стоять и смотреть, как распространяется эта социалистическая зараза. Пять лет назад они уже были второй крупнейшей партией в Гамбурге после прогрессистов, что же будет дальше?
– Вы говорите о законе против социалистов? – спросила Лили прежде, чем успела подумать, и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Бисмарку должно быть стыдно – изгонять людей за пределы родной страны лишь потому, что они борются за справедливость! – При одной только мысли об этом Лили захлестнула волна гнева. Изабель и Марту, конечно, отпустили, но лишь сперва продержав за решеткой несколько дней, во время которых Лили, Эмма и остальные девушки места себе не находили от волнения.
Все взгляды обратились к ней. Лили увидела, как фрау Вебер вытерла рот салфеткой, демонстративно глядя в другую сторону и притворяясь, что ничего не слышала. Зильта ерзала в кресле, бабушка уставилась на нее так, словно увидела привидение, а мужчины удивленно подняли брови.
– Сестрица, боюсь, ты не совсем понимаешь, что говоришь. Я рад, что на курсах затрагивают политические вопросы, но если не разбираешься, то лучше…
– Я отлично разбираюсь! – вспыхнув, прошипела Лили. Ей до смерти надоело, что с ней все время обращаются как с маленькой девочкой. – У нас в Гамбурге живут тысячи рабочих, которым приходится работать по девяносто часов в неделю. Девяносто часов. Это тринадцать часов в день, если не брать выходных. Дети работают на фабриках и попрошайничают, чтобы прокормить свои семьи, потому что их отцы не справляются с этим в одиночку. Женщины получают нищенскую зарплату. И их даже не допускают до участия в разговоре, потому что право голоса определяет доход. Разве это справедливо? Все, чего хочет социалистическая партия – улучшить условия жизни тех, кому мы обязаны нашими роскошными домами, нашим богатством, красивой одеждой, которую мы носим. Рабочим даже защищаться не дают, не то что жаловаться! У них почти нет прав. Если они заболевают и не могут выйти на работу, голодают целые семьи. По-твоему, это правильно, Франц?