Огни в долине
Шрифт:
— Эх, нет Остапа Игнатьевича, — вздохнул кто-то. — Он в драге каждый винтик знает. Вмиг бы починил.
— Что же об этом говорить, — мягко возразил Майский. — Конечно, мы не ахти какие специалисты, но попробуем ремонтировать. А там и Остап Игнатьевич подъедет. Этот случай всем нам урок. Надо каждому знать драгу так же хорошо, как знает ее Тарасенко.
Разобрали инструмент и принялись за работу. Майский и Зубов тоже превратились в рабочих. Ночевать директор остался на драге. Пообедал вместе с рабочими, а спать устроился в маленьком закутке Остапа Игнатьевича. Дело затянулось, и Александр Васильевич ясно увидел, что за
На пятый день, когда Иван Иванович позвонил утром как обычно, Майский прежде всего спросил:
— Приехал Тарасенко?
— Нет еще, — послышался в ответ глуховатый голос парторга. — Жду его с не меньшим нетерпением, чем ты. Где-то задержался.
— Негде ему задерживаться. И так чуть не на месяц опоздал. Когда лошадей за ним послали?
— Как ты велел, в понедельник.
— А кто поехал? Я спрашиваю, кого отправили в Златогорск за Тарасенко.
Иван Иванович не знал, но обещал выяснить и сообщить позднее. Второй его звонок в этот день раздался после обеда.
— Так вот, Александр Васильич, докладываю. В понедельник выехал в Златогорск брат Александра Игумнова Петр. Он гостил в Зареченске…
— Каких лошадей ему дали? — перебил директор.
— Пегаса и Пальму — лучших из тех, что остались.
— Выходит, Тарасенко должен был приехать еще вчера утром или, в крайнем случае, к вечеру.
— Выходит так. А не приехал.
— Ничего не понимаю. Он нам нужен позарез. Время уходит. Может, завтра закончим ремонт и пустим драгу. А если она на другой день опять встанет? Не могу же я все лето жить на драге.
— Понятно, не можешь. Наверное, с лошадьми что-то случилось, — осторожно сказал Слепов.
— Гадай теперь, — раздраженно отозвался Майский. — Ну ладно, Иван Иванович, меня вниз зовут. Если приедет Тарасенко — немедленно звони. И сразу пусть едет на драгу.
После разговора с директором Слепов долго сидел задумчиво, потирая подбородок. Потом послал за Куликовым. Когда милиционер пришел, Иван Иванович рассказал ему обстоятельства дела и в заключение добавил:
— Вот хочу с тобой посоветоваться, Василий Павлович. Не думаю, что случилась какая-то беда, но просто непонятно, где Тарасенко и почему он задержался. Все сроки прошли. Директор в день по десять раз спрашивает. А что я отвечать должен?
Куликов, польщенный тем, что сам парторг прииска спрашивает у него совета, решил: надо провести капитальное расследование. И Куликов незаметно для себя повел разговор со Слеповым в привычной форме допроса. Он даже достал из полевой сумки блокнот, стал записывать ответы.
— Когда должен был приехать в Златогорск драгер Тарасенко?
Иван Иванович чуть улыбнулся, но тут же стал серьезным.
— В среду утром. Поезд, с которым он ехал, приходит, кажется, в восемь или десять часов утра.
— А сюда, в Зареченск?
— Сюда? Ну, если сразу взял лошадей, то на другой день к обеду, в крайнем случае, к вечеру.
Василий быстро записывал ответы.
— Тарасенко должен приехать один?
—
— Верно, забыл. Лошадей за ним, говорите, послали в понедельник?
Иван Иванович кивнул.
— Утром в понедельник на повозке выехал Петр Игумнов — брат Александра Игумнова.
— До Златогорска-то он добрался?
— Вот этого не знаю, Василий Павлович.
— Так, так, — милиционер перестал писать и положил блокнот в полевую сумку. Встал, одернул гимнастерку. — Сейчас я вам, Иван Иванович, ничего сказать не могу. Наведу кое-какие справки, уточню обстоятельства и тогда доложу свое мнение. Найдем драгера.
— Действуй, Василий Павлович, действуй.
От парторга милиционер отправился прямехонько на конный двор, нашел там Саньку Игумнова и долго его выспрашивал. Санька сначала испугался, потом успокоился и стал охотно и подробно рассказывать все, как было. Кончив допрашивать Игумнова, Куликов захотел побеседовать и со старшим конюхом. Сыромолотов встретил его настороженно. Скупо отвечал на вопросы дотошного милиционера, а потом стал злиться.
— Ты чего ко мне прилип-то? Я-то при чем тут?
— Гражданин Сыромолотов, — строго сказал Василий, — тебя спрашивает представитель советской милиции, закона, так сказать, и потрудитесь отвечать по всей форме.
— Потружусь, потружусь, — смирился Егор Саввич, — валяй, допрашивай, только скорее, у меня ведь дела есть.
— И у меня дело. Не ради собственного удовольствия я тут.
Узнал Куликов очень мало, все, что рассказали Игумнов и Сыромолотов, было ему известно, хотя они добавили кое-какие подробности. Когда Василий ушел, Сыромолотова охватило беспокойство. Он и до появления милиционера знал, что приисковое начальство встревожено исчезновением драгера. Но дело было сделано чисто, Парамонов следов не оставил, и ему, Егору Саввичу, бояться нечего. Нечего-то нечего, а все-таки в глубине души стала тлеть искорка страха. Зачем Куликов явился на конный двор? Подозревает что-нибудь? Любой бы на его месте пришел, ведь с конного двора посылали повозку. Милиционер на весь день испортил настроение старшему конюху, и за что бы он ни брался, работа валилась из рук.
Сморчок вернулся с зимовья сегодня под утро, и Сыромолотов успел только мельком повидать старика. Тот был сам не свой, толком ничего рассказать не мог, но Егор Саввич понял, что все вышло как надо: проклятая драга долго еще будет стоять. Сам директор бьется с ней, а ничего поделать не может. Пусть ищут. Даже если дознаются, так на старшего конюха все равно и краешка тени не упадет. Как было договорено, Федор сегодня уйдет надолго из этих мест, пока все не успокоится. А если и поймают Парамонова, все равно ничего не узнают. Федор — кремень. Умрет, а не выдаст. Нет, зря он, Егор Саввич, обеспокоился, он тут ни с какой стороны не замешан.
А на другой день Сыромолотов узнал: драгу починили и она опять работает. Вот тебе на! Что же это такое? Выходит, все хлопоты пропали даром. Нет, наверное, лучше подорвать чертову драгу, предлагал же Федор… Но ничего — недолго поработает машина. Без драгера им трудно, нет другого такого специалиста. Для Алексашки удар, и еще какой. Получил подарочек. А там еще получит, и третий, тогда конец Алексашке, да и всей Советской власти. Наступит его, Егора Саввича, время. Васютка вот растет, верная опора. Он и примет дедовы дела.